Забавные повадки людей

Она раскладывала таро, а я размышлял о том, что почему-то стесняюсь у нее спросить, не снится ли она мне. Как будто помнить — это моя святая обязанность. Как будто если я забыл — то меня уже считай что и нет вовсе.

Ее голос доносился до меня как из-за глухой стены: слова можно разобрать, а интонация теряется, и настроение не поймаешь.

Ее голос, всегда такой живой, произносил слова механически, без выражения. В детстве за такое чтение нам не ставили высшую отметку, снижали несколько баллов.

Она говорит: Этьен, мне кажется, что вам сейчас не до меня. Хотите, я приду в другой раз?

Она говорит: я хотела погадать на мужа, но это лишнее, если честно. Мне кажется, я и так всё знаю.

Она говорит: ну хорошо, но только одну карту, без всяких длинных раскладов

­­­­­­­­­­ _______________

Потом она молчит. Очень долго молчит. Так долго, что я всё понимаю и выныриваю из своей мучительно-сладкой полудрёмы.

Я говорю: Жюли, ты слишком буквально всё понимаешь. Смерть — сложная карта. Сложная и неоднозначная, как и все остальные.

Я забираю карту из ее руки и целую холодные пальцы.

Мне нечего ей сказать. Мне нечем ее успокоить. Она меня попросту не поймет.

В соседней комнате что-то с грохотом падает — это Мишель третий день разбирает библиотеку. Я попросил его забрать книги до моей смерти, и теперь он торопится успеть.

Жюли сидит на подоконнике и молча смотрит на море, а я пытаюсь поймать за хвостик обрывок какой-то мысли. Почему-то меня беспокоит шум в библиотеке. Почему-то мне не хочется, чтобы Мишель слышал наш разговор. Но почему?

Мысль ускользает, я опускаюсь на подоконник рядом с Жюли, вдыхаю свежий запах ее волос и, кажется, засыпаю.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Если бы всё сложилось иначе и мы были бы какими-нибудь другими людьми с какой-нибудь другой планеты, и было бы у нас ручек-ножек больше-меньше, и всякие там печёнки-селезенки слева-справа, и кровь если бы голубая, а сосуды непременно сообщающиеся, так вот тогда — не факт, конечно, но ведь и не исключено — появилось бы у меня непреодолимое желание если не лбом прижаться, то хотя бы написать что-нибудь нежное до невозможности. Такое, что только шепотом и можно. А если уж доверить этим невнятным закорючкам, то меленьким таким курсивом, почти незаметным. Чтобы потом уже, отослав, выдохнуть тем самым неиспользованным шепотом, что там и слов-то не разобрать, и вообще, может ведь затеряться по дороге. Черт его знает, как эта Сеть на самом деле работает. Попадет куда-нибудь не туда, притащит Сеть по ошибке чужому какому-нибудь тяте-тяте, но это бы еще ничего. А вот если не потеряется, да и курсив, строго говоря, не такой уж и меленький, вот тогда, не приведи господи, как же быть? Надо ведь будет смотреть светло, шутить легко, и очёмэтотынепонимаю тоже надо будет... Господи, нервов-то сколько, они уже внутри не помещаются, наружу уже торчат. Я их под антенны приспособила, радио ловлю, а то жалко ведь, пропадут почем зря, потом не восстановятся...

Удачно-то как всё складывается, что мы вот именно здесь и сейчас. Что вот именно сейчас мы именно здесь. И письма нежные ну совершенно неуместны. Это вот особенная удача, просто жаль, что некому спасибо сказать. Какому-нибудь Верховному Существу — кому там обычно спасибо говорят? Не живым же людям. Ну ладно, не говорить, просто в глаза посмотреть или во что там у Него есть. Оно, я так думаю, и без спасибо всё поймет в своей безграничной мудрости. Мне бы, во всяком случае, ничего объяснять не хотелось. Хотя, конечно, если бы всё сложилось иначе...

* * *

Юленька, милая, я ничего не понимаю! Как ты оказалась во Франции? Ты же собиралась в Италию?

Мы с Мишкой в полном недоумении, хотя несколько версий у нас уже есть. Я думаю, что твой самолет угнали французские террористы. Например, из-за того, что им предложили пообедать пиццей.

А Мишка человек более глубокий, он всегда ищет истинные причины и скрытые смыслы. Так он говорит, что. когда в голове полно тараканов, очень сложно сориентировать их в одном направлении. Поэтому постоянно рискуешь оказаться в совершенно неожиданном месте. Хорошо хоть во Франции, говорит Мишка, а не в каком-нибудь Гондурасе.

Я начала за тебя заступаться, но Миша посмотрел на меня строго и сказал, что всё вышесказанное (вышесказанное!) относится и ко мне тоже. Вообще должна заметить, что беременность на твоего брата действует очень плохо. Он постоянно пребывает в несколько помутнённом состоянии сознания. Как ты думаешь, это гормоны? У него приступы немотивированной серьезности, я уже просто волнуюсь.

Не помню, я тебе успела рассказать, как Миша занимался со мной психотерапией? Чтобы меня по утрам не тошнило? На всякий случай еще раз расскажу, а то потом забуду и потомки мне этого не простят.