«Вы собирались удвоить сумму. Очень, знаете ли, хочется усложнить вам жизнь».
Он все правильно понимает. Я обнаглел от жадности и страха и злюсь от ненависти к себе.
Черный человек улыбается — дружелюбно, конечно дружелюбно, а снисходительность мне просто мерещится из-за плохого освещения, — и протягивает мне руку: «Триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта будут завтра переведены на ваш счет. А вторые триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта вы получите через полгода. Если всё будет в порядке, разумеется».
Вот ведь зараза — не стал возиться с калькулятором, выкрутился. Я чуть было не забываюсь, но в последний момент ослабляю пожатие до незаметного.
...Я тебя очень прошу, не говори мне про любовь. Я слышать про твою любовь не могу. Пойми уже наконец, когда ты говоришь: «Я тебя люблю», так ты в эти слова один смысл вкладываешь, а я совсем другой смысл из них извлекаю. Как будто ты кладешь в шляпу апельсин, а я из нее достаю кролика. А ты меня потом спрашиваешь: ну как, вкусно? И я сразу в ужасе: мне что, его убить нужно? И съесть? А я его, наоборот, морковкой кормлю, и у него нос шевелится, и уши розовые просвечивают на солнце. А ты, ну так, между прочим, предлагаешь: давай я тебе его почищу. Я это себе представляю, и мне сразу дурно делается. Тошнит, голова кружится... Ну ладно, говорю, почисть. И ухожу из дома чтобы этого не видеть. Возвращаюсь через час, а ты сидишь в кресле, весь пол в апельсиновых шкурках, а кролика нет нигде. Ты мне вкладываешь в рот дольку апельсина, и меня немедленно рвёт от вкуса свежей крови.
Я думаю: убийца.
Ты думаешь: истеричка...
Я не ожидал, что Юлька решит уехать. Мне бы радоваться, как я замечательно всё рассчитал, да только отчего-то не радостно. Не пойму, в чем дело. Видеть мне ее сейчас совершенно не хочется. Потому что невозможно врать двадцать четыре часа в сутки, надо ведь когда-то и отдыхать. А мне вообще сложно ей врать. Хоть она и говорит непрерывно о том, как мы друг друга не понимаем, но вот лично у меня такое чувство, что только тогда не понимаем, когда есть для этого серьезная причина. А когда у моей любимой разыгрывается любопытство, так она почему-то сразу всё понимает.
А тут еще и Нель под боком. С дополнительной информацией. Они, конечно, будут переписываться, но Юлька сейчас обо мне разговаривать не хочет, а стоит им только остаться вдвоем, как они тут же превращаются в эпицентр всемирной деликатности. Даже завидно иногда бывает.
В общем, всё очень удачно складывается. Только вот тошно до невозможности.
К тому же, зная свою жену, мне просто представить страшно, что ждет славный город Марсель.
Я предложил ей встретиться через полгода на карнавале в Венеции.
«Конечно, — сказала Юля, — ты меня легко узнаешь. Я буду в черном плаще и черной полумаске».
...Дорогой друг!
Это письмо — вынужденная мера, ибо только Вы можете мне помочь! Мои дражайшие родители приготовили еды на двенадцать персон, а сами отбыли на дачу. Так что в доме наметилась совершенно революционная ситуация: есть еще не хочется, а в холодильник уже ничего не помещается. И пока я коротаю досуг в сладостных размышлениях о тщете всего сущего, энтропия делает свое черное дело, а это вдвойне обидно, когда речь идет о борще. Распаду бессмертной души, как Вы понимаете, я не придаю большого значения, но блинчики... Короче, ну я не знаю, сделайте что-нибудь, ибо... ибо... ибо не выбрасывать же.
Поскольку, как Вы соизволили мне сообщить, мое неизменное уважение не вызывает у Вас должного энтузиазма, я в некотором затруднении — чем бы таким неизменным Вас порадовать, потому что — ах! — всё так бренно...
О, вот: с неизменным недоумением.
Искренне Ваша, с неизменным недоумением...
Суньцзы сказал:
«Стратегия ведения войны такова: если сил в десять раз больше, чем у врага, окружи его; если в пять раз больше, атакуй его; если в два раза больше, раздели свои силы. Если силы равны, можешь с ним сразиться. Если сил меньше, перехитри его. Если тебя превосходят, избегай его. Поэтому упорствующий с малым станет пленником большого».
Я не хочу своими руками сажать Юльку в самолет. Мне кажется, это стратегически неверно. Хочет пожить во Франции — пусть поживет во Франции, я даже готов снять ей квартиру, если только получу хоть какой-нибудь знак, который смогу истолковать как согласие. Но мне совершенно не хочется, чтобы она уезжала от меня или из-за меня.