Читаем Забавные повадки людей полностью

«Вы собирались удвоить сумму. Очень, знаете ли, хочется усложнить вам жизнь».

Он все правильно понимает. Я обнаглел от жадности и страха и злюсь от ненависти к себе.

Черный человек улыбается — дружелюбно, конечно дружелюбно, а снисходительность мне просто мерещится из-за плохого освещения, — и протягивает мне руку: «Триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта будут завтра переведены на ваш счет. А вторые триста сорок восемь тысяч сто девяносто три фунта вы получите через полгода. Если всё будет в порядке, разумеется».

Вот ведь зараза — не стал возиться с калькулятором, выкрутился. Я чуть было не забываюсь, но в последний момент ослабляю пожатие до незаметного.

* * *

...Я тебя очень прошу, не говори мне про любовь. Я слышать про твою любовь не могу. Пойми уже наконец, когда ты говоришь: «Я тебя люблю», так ты в эти слова один смысл вкладываешь, а я совсем другой смысл из них извлекаю. Как будто ты кладешь в шляпу апельсин, а я из нее достаю кролика. А ты меня потом спрашиваешь: ну как, вкусно? И я сразу в ужасе: мне что, его убить нужно? И съесть? А я его, наоборот, морковкой кормлю, и у него нос шевелится, и уши розовые просвечивают на солнце. А ты, ну так, между прочим, предлагаешь: давай я тебе его почищу. Я это себе представляю, и мне сразу дурно делается. Тошнит, голова кружится... Ну ладно, говорю, почисть. И ухожу из дома чтобы этого не видеть. Возвращаюсь через час, а ты сидишь в кресле, весь пол в апельсиновых шкурках, а кролика нет нигде. Ты мне вкладываешь в рот дольку апельсина, и меня немедленно рвёт от вкуса свежей крови.

Я думаю: убийца.

Ты думаешь: истеричка...

* * *

Я не ожидал, что Юлька решит уехать. Мне бы радоваться, как я замечательно всё рассчитал, да только отчего-то не радостно. Не пойму, в чем дело. Видеть мне ее сейчас совершенно не хочется. Потому что невозможно врать двадцать четыре часа в сутки, надо ведь когда-то и отдыхать. А мне вообще сложно ей врать. Хоть она и говорит непрерывно о том, как мы друг друга не понимаем, но вот лично у меня такое чувство, что только тогда не понимаем, когда есть для этого серьезная причина. А когда у моей любимой разыгрывается любопытство, так она почему-то сразу всё понимает.

А тут еще и Нель под боком. С дополнительной информацией. Они, конечно, будут переписываться, но Юлька сейчас обо мне разговаривать не хочет, а стоит им только остаться вдвоем, как они тут же превращаются в эпицентр всемирной деликатности. Даже завидно иногда бывает.

В общем, всё очень удачно складывается. Только вот тошно до невозможности.

К тому же, зная свою жену, мне просто представить страшно, что ждет славный город Марсель.

Я предложил ей встретиться через полгода на карнавале в Венеции.

«Конечно, — сказала Юля, — ты меня легко узнаешь. Я буду в черном плаще и черной полумаске».

* * *

...Дорогой друг!

Это письмо — вынужденная мера, ибо только Вы можете мне помочь! Мои дражайшие родители приготовили еды на двенадцать персон, а сами отбыли на дачу. Так что в доме наметилась совершенно революционная ситуация: есть еще не хочется, а в холодильник уже ничего не помещается. И пока я коротаю досуг в сладостных размышлениях о тщете всего сущего, энтропия делает свое черное дело, а это вдвойне обидно, когда речь идет о борще. Распаду бессмертной души, как Вы понимаете, я не придаю большого значения, но блинчики... Короче, ну я не знаю, сделайте что-нибудь, ибо... ибо... ибо не выбрасывать же.

Поскольку, как Вы соизволили мне сообщить, мое неизменное уважение не вызывает у Вас должного энтузиазма, я в некотором затруднении — чем бы таким неизменным Вас порадовать, потому что — ах! — всё так бренно...

P. S. Никаких шуток, всё очень серьезно. Заедь и забери, это еда, ее едят, она вкусная и полезная, она не кусается и почти не отравлена, потому что яд нынче вздорожал, а платят мало, так что сам понимаешь, да и не в коня корм.

О, вот: с неизменным недоумением.

Искренне Ваша, с неизменным недоумением...

* * *

Суньцзы сказал:

«Стратегия ведения войны такова: если сил в десять раз больше, чем у врага, окружи его; если в пять раз больше, атакуй его; если в два раза больше, раздели свои силы. Если силы равны, можешь с ним сразиться. Если сил меньше, перехитри его. Если тебя превосходят, избегай его. Поэтому упорствующий с малым станет пленником большого».

* * *

Я не хочу своими руками сажать Юльку в самолет. Мне кажется, это стратегически неверно. Хочет пожить во Франции — пусть поживет во Франции, я даже готов снять ей квартиру, если только получу хоть какой-нибудь знак, который смогу истолковать как согласие. Но мне совершенно не хочется, чтобы она уезжала от меня или из-за меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза / Проза / Проза о войне
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза