Забавы Палача

Фицдуэйн поднес фотографию умершего прямо к глазам фон Граффенлауба. С лица адвоката сошли всякие краски. Он смотрел на снимок, точно загипнотизированный. Фицдуэйн положил фото обратно на стол. Фон Граффенлауб проводам его взглядом; прошла добрая минута, прежде чем он снова поднял глаза на ирландца. По щекам его текли слезы. Он пытался что-то сказать, но не мог. Он вынул из нагрудного кармана сложенный платок, и задетая его рукой роза выпала из петлицы на пол. Так и не промолвив ни слова, он поднялся на ноги, которые не очень хорошо его слушались, отмахнулся от Фицдуэйна, пытавшегося предложить свою помощь, и выскочил из кабинета.

Фицдуэйн подобрал упавший цветок и поднес его к лицу. Вдохнул мягкий, успокаивающий аромат. Он был не слишком доволен собой. Его глаза еще раз пробежались по комнате. Единственным звуком, проникающим сквозь обитую кожей дверь, был стук клавишей электрической пишущей машинки.

На низком шкафчике рядом со столом фон Граффенлауба стояли несколько фотографий в рамках – очевидно, члены семьи. На одной была чувственная брюнетка лет двадцати пяти с полными, соблазнительными губами и необычным, похожим на восточный разрезом глаз – видимо, Эрика, снятая в первые годы ее замужества. С ней соседствовала фотография фон Граффенлауба в военной форме. Его волосы были еще не такими седыми, а удлиненное лицо с высоким лбом и глубоко посаженными глазами дышало силой, уверенностью и энергией – в общем, этот бравый офицер мало походил на несчастного пожилого нотариуса, который только что, спотыкаясь, выбежал из комнаты.

Последний снимок был сделан на веранде старого деревянного шале. На заднем плане вздымались покрытые снегом горы. Судя по качеству, фотография представляла собой увеличенную копию тридцатипятимиллиметрового слайда. Она была немного зернистой, но это не мешало чувствовать, как счастливы и полны надежд изображенные на ней люди. Четверо детей фон Граффенлаубов в лыжных костюмах стояли рядом, обнявшись за плечи, и смеялись: Марта, старшая, с забранными под желтую лыжную шапочку волосами, удивительно напоминающая отца; Андреас, старше, смуглее и серьезнее, несмотря на улыбку; а потом близнецы в одинаковых голубых штанах и курточках, поразительно похожие, хотя у Врени были длинные светлые волосы, а у Руди – короткие кудряшки. На фотографии была подпись: “Ленк, 1979”. При взгляде на этот снимок решимость Фицдуэйна по непонятной причине стала еще крепче.

Фон Граффенлауб плеснул себе в лицо холодной водой и энергично вытерся. На его щеки вернулся слабый румянец. Он чувствовал себя больным и разбитым: похоже было, что весь прошлый опыт не смог подготовить его к ситуации, в которой он сейчас оказался. Этот ирландец с мягкими манерами и стальным стержнем внутри походил на его собственную материализовавшуюся совесть. Он был на удивление напорист и решителен. И вместе с тем страшно раздражал.

Адвокат снова сложил полотенце и аккуратно повесил его на батарею. Его отражение в зеркале опять обрело знакомые черты: теперь на нем ясно читались спокойствие и целеустремленность. Он попытался представить себе, что произойдет, если Фицдуэйн начнет свои розыски в Берне. Как будут расстроены все родственники; он уже почти слышал язвительные комментарии Эрики. Он должен думать о том, чтобы сохранить свое положение в обществе, а для этого надо соблюдать известные правила поведения. Самоубийство в семье – это трагедия, и чем меньше упоминаний о ней, тем лучше. Подобное событие свидетельствует о том, что в ближайшем окружении жертвы не все ладно. Это может отрицательно сказаться на бизнесе. Нужно забыть о случившемся – или, по крайней мере, сделать вид, будто все забыто.

К счастью, Руди умер в другой стране. Пока это не повлекло за собой сколько-нибудь заметных неприятностей. А с течением времени люди и вовсе перестанут вспоминать о его сыне. Все было ясно как день: этому надоедливому ирландцу необходимо воспрепятствовать. Один осторожный намек по телефону – и его попросят убраться из Швейцарии. Кроме того, у фон Граффенлауба были хорошие знакомства в ирландских влиятельных кругах. Так что, если понадобится, этого назойливого репортера быстро успокоят. Это будет самым верным решением.

Фон Граффенлауб сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Он почувствовал себя лучше – хоть и не совсем здоровым, что было вполне понятно при сложившихся обстоятельствах, но все-таки заметно лучше. Он вышел из своей личной туалетной, закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. К сожалению, чтобы попасть сюда, ему всякий раз приходилось пересекать приемную, но что поделаешь – у старых зданий есть свои недостатки.

Когда он уже собирался войти к себе в кабинет, фрау Хунцикер подняла на него глаза.

– Герр доктор, – сказала она, – ирландец, герр Фицдуэйн, только что ушел. Он оставил мне свой адрес и телефон и просил передать, чтобы вы позвонили, когда будете готовы.