Забавы Палача

Фон Граффенлауб взял протянутую ему записку: “Хоспиц-цурхаймат”, маленькая гостиница, правда, в центре города. Непонятно почему, но он ожидал увидеть более солидное название: например, “Бельвю” или “Швайцерхоф”.

Он сел за свой рабочий стол. Перед ним были фотографии детей в Ленке и повешенного Руди. Два Руди, живой и мертвый, смотрели на него. Беат фон Граффенлауб уронил голову на руки и заплакал.

Гвидо в очередной раз воспользовался своими обширными знакомствами и устроил ему необходимое приглашение. “Там будут люди, с которыми тебе полезно познакомиться”, – сказал он.

Вернисаж буквально означает “день лакировки”, когда художник наносит на свои картины последний слой лака – так они будут выглядеть лучше, и за них можно будет запросить более высокую цену – и приглашает друзей и покровителей на предварительный просмотр.

Галерея, где организовали выставку, была расположена на Мюнстергассе, в трех минутах ходьбы от выбранной Фицдуэйном гостиницы. Он начинал ценить миниатюрные размеры старого Берна. С самого приезда сюда ему еще ни разу не понадобилось воспользоваться трамваем или такси. А когда наскучит ходить пешком, можно будет надеть роликовые коньки.

В галерее Фицдуэйн запасся каталогом и бокалом вина и начал знакомиться с экспозицией. Постояв перед тремя соседними картинами, по нескольку минут перед каждой, он почувствовал некоторое замешательство: возможно, в недавно выпитый им кофе по-ирландски влили чересчур много виски. Десять следующих картин также ничего не прояснили. На всех тринадцати были практически одинаковые прямоугольники густого черного цвета.

В маленьком зале собралось около тридцати человек: они бродили по выставке, глядели на картины и что-то оживленно обсуждали. Никто не казался сбитым с толку. Наверное, бернские ценители искусства давно привыкли к черным прямоугольникам.

Каталог на немецком мало чем помог Фицдуэйну. Ирландец почерпнул из него только то, что он находится в галерее Лоэба, как и говорил Гвидо, а автором работ является некий Куно Гоншиор, сорока шести лет от роду, у которого оказалось достаточно практической сметки, чтобы запросить по семь тысяч франков за каждый прямоугольник.

Фицдуэйн уже был готов отвернуться, как вдруг, к своему удивлению, почувствовал, что в нем пробуждается интерес к этой странной коллекции. Если как следует присмотреться, можно было заметить небольшие различия в текстуре и оттенках. Первое впечатление оказалось обманчивым. Черный цвет нигде не был абсолютно черным. При желании в матово-черной поверхности можно было разглядеть мельчайший, сложный объемный узор. Фицдуэйн внутренне посмеялся над собой.

Вдруг он ощутил тепло; ноздри его защекотал почти знакомый, дразнящий мускусный аромат. Во взгляде подошедшей к нему женщины читалось удивление; неожиданно Фицдуэйн заметил, как в ее глазах промелькнуло что-то поразительно откровенное, словно они уже были физически близки. Она была маленькой и стройной. Он без труда узнал ее. На ней было короткое черное платье с открытыми плечами; кожу покрывал глубокий загар. Крепкая грудь выдавалась вперед; под тонким шелком проступали соски. Волосы ее были перехвачены узкой золотой ленточкой.

Фицдуэйну захотелось протянуть руки и дотронуться до нее, стащить с ее золотого тела черный шелк и овладеть ею прямо здесь и сейчас. Он едва удержался от этого. Женщина обладала колоссальной притягательной силой и явно умела использовать ее в своих отношениях с мужчинами. Он понимал это, но контролировал себя с трудом: его желание было невероятно сильным и требовало немедленного удовлетворения. Теперь Фицдуэйну стало ясно, почему фон Граффенлауб не смог устоять перед ней.

Она мягко взяла под руку высокого, энергичного на вид человека и словно играючи развернула его, чтобы поставить лицом к лицу с Фицдуэйном. Уверенности в себе ей, похоже, было не занимать.

– Саймон, – сказала она, – разреши мне представить тебя знаменитому военному фотокорреспонденту, который приехал в наш город на несколько дней. Саймон Бейлак – Хьюго Фицдуэйн. Саймон мой ближайший друг, когда снисходит до меня, – и очень талантливый художник.

– А ты, моя милая Эрика, – отозвался Бейлак, – временами бываешь просто сокровищем и всегда остаешься самой великолепной женщиной в Берне.

– Эрика фон Граффенлауб, – сказал Фицдуэйн. Она кивнула.

– Ваши фотографии не отдают вам должного, – произнес Фицдуэйн. – Откуда вы знаете мое имя? Эрика улыбнулась.

– Берн – маленький городок, – сказала она. – Спасибо вам за то, что вы приняли такое участие в деле Руди. Это наверняка было нелегко.

Фицдуэйн ощутил некоторое замешательство. Очевидно, она говорила о событиях в Ирландии, а не о том, что произошло сегодня утром. А мужа ее нигде поблизости не было.

Эрика взяла его руку в свои и задержала там; затем поднесла ее к своему лицу.

– Еще раз спасибо, – сказала она.

Она уже отошла прочь, а Фицдуэйн все еще чувствовал тепло ее тела и мимолетное прикосновение ее полных губ к своей ладони. Саймон Бейлак поднял стакан и подмигнул ему.

– Берн – городок маленький.