Забавы придворных

Нельзя, я думаю, опустить или обойти молчанием случившееся с одним священником в епископстве Лизье первого января. В деревне, называемой Бонневаль, был священник Валхелин, служивший церкви святого Альбина исповедника, сперва монаха, а потом епископа Анжерского. В лето от Воплощения Господня 1091-е, первого января, ночью был он послан, как требовала его служба, навестить некоего больного в далеком углу своего прихода. Возвращаясь оттуда в одиночестве и идя вдали от человеческого жилья, он заслышал оглушительный шум, словно от огромного войска, и подумал, что это челядь Роберта Беллемского, поспешающая на осаду Курси. Восьмая луна ясно сияла в созвездии Овна, показывая идущим дорогу. Помянутый пресвитер был молодой человек, отважный и сильный, крупного сложения и проворный. Но, услышав шум беспорядочно спешащих людей, он устрашился и принялся раздумывать, пуститься ли ему в бегство, чтобы не набросились на него низкие подручники и не ограбили позорно, или поднять сильную руку ради своей защиты, если кто на него нападет. Наконец он приметил четыре мушмулы в поле поодаль от тропы и решил быстро двинуться к ним, чтобы схорониться, пока войско не пройдет. Однако некто огромного роста, несущий здоровенную палицу, заступил путь спешащему пресвитеру и, занеся над головою его дубину, молвил: «Стой, и ни шагу дальше». Пресвитер тотчас застыл и стал недвижно, опершись на палку, которую нес. Суровый палиценосец стоял подле него и, ничем ему не вредя, поджидал проходящее войско. И вот огромная толпа пеших потянулась мимо, неся на шеях и плечах скот, одежды, разнообразный скарб и домашнюю утварь, обыкновенно похищаемую разбойниками. Все они горько стенали и понукали друг друга поторапливаться. Узнал там пресвитер многих из своих соседей, что недавно умерли, и услышал, как они оплакивают великие муки, коими по грехам своим терзаются. За ними последовало полчище носильщиков, к которому помянутый гигант нежданно присоединился. Они тащили почти пятьдесят носилок, по двое при каждых. А на носилках сидели люди, маленькие, как карлики, но с головами большими, как бочки. Два эфиопа несли огромный древесный ствол, на котором терпел муку какой-то несчастный, туго прикрученный, вопя в свирепых терзаньях: ведь ужаснейший демон, сидевший на том же стволе, безжалостно вонзал ему, окровавленному, огненные шпоры в чресла и спину. Валхелин тотчас признал в этом человеке убийцу пресвитера Стефана[895] и уразумел, что он терпит нестерпимые муки за кровь невинного, которую пролил два года назад и умер, не довершив покаяния за столь великий грех.

За ними следовала толпа женщин, показавшаяся пресвитеру несметным множеством; они скакали на женский манер и сидели в женских седлах, из коих торчали раскаленные гвозди. Ветер то и дело поднимал наездниц на целый локоть, а потом снова опускал на острия. Палящие гвозди уязвляли им ягодицы; ужасно мучимые уколами и ожогами, женщины вопили: «Увы, увы», и признавались в гнусностях, за которые так платились. За соблазны и непристойные услады, коими они на земле безудержно упивались, они ныне жестоко терпят огонь и смрад и иные муки, паче всякого исчисления, и, рыдая, в жалостных воплях выказывают свою муку. В сей веренице помянутый священник узнал несколько знатных дам и заметил лошадей и мулов с пустыми женскими седлами, принадлежащими многим, кои еще не покинули белого света.

Пресвитер стоял в трепете от таких видений, о многом думая. Чуть дальше он увидел несметное сонмище клириков и монахов и приметил их правителей, епископов и аббатов, с пастырскими посохами. Клирики и епископы были облечены в черные накидки, монахи же и аббаты были в черных клобуках. Они вздыхали и стенали, а некоторые окликали Валхелина и просили молиться за них ради былого их знакомства. Пресвитер поведал, что увидел там многих мужей высокой славы, коих людское мнение уже приобщило к святым на небесах: он разглядел Гуго, епископа Лизье, и выдающихся аббатов, Майнера из Св. Эвруля[896] и Герберта Фонтенельского, и многих иных, коих я не могу поименно упомнить и не пытаюсь предать письму. Взор человеческий часто заблуждается, но Божье око в утробы проницает, ибо человек смотрит на лицо, Бог же на сердце[897]. В царствии вечного блаженства непреходящая ясность все озаряет, и совершенная святость, обретя всякую отраду, ликует в сынах царствия[898]. Там ничего без порядка не делается, ничто запятнанное туда не допускается, ничто скверное и честности противное там не обретается. Потому все недостойное, что совершает плотская низость, сжигается в очистительном огне и различными очищениями убеляется по распоряжению вечного Судии. И как сосуд, прокаленный от ржавчины и тщательно со всех сторон отполированный, помещается в сокровищнице, так душа, очищенная от скверны всех пороков, вводится в рай и там, всяким благоденствием наделенная, веселится без боязни и заботы.