Забавы придворных

Там, где: Страстью своею ты весь пламенеешь и т. д., Валерий снова порицает Руфина за его неосмотрительность насчет своей похоти и ее утоления. Валерий говорит, что Руфин обманут, ибо у него есть глаз только для начала и главы[1015] похоти и Венериной услады, но не для середины ее и не для конца; поэтому он здесь проводит сравнение между плотской утехой и оным троевидным чудовищем, о котором обыкновенно упоминают поэты. Ведь Химера — это троевидное чудовище, как представляют ее поэты; Вергилий в шестой книге «Энеиды» изображает ее как адское чудовище. Ее представляют как льва в передней части, с брюхом козла и змеиным хвостом, согласно этому: «Спереди лев, посредине коза, змея в нижней части»[1016]. В моральном смысле под этим чудовищем следует понимать плотское удовольствие и венерино дело. Ведь у сладострастия — пыл в начале, смрад в самом действии и угрызение в конце, ибо за похотью всегда следует раскаяние и укус совести, как говорит Боэций в своей книге «Об утешении»[1017]: «Что мне говорить о наслаждениях, коих желание полно тревоги, а утоление полно раскаяния?.. Всякий, кто захочет вспомнить о своих наслаждениях, уразумеет, что исход их печален».

Там, где: Очарован Улисс и т. д., Валерий ради наставления Руфину, чтобы тот склонился избежать брака, приводит историю об Улиссе и смертоносном пении Сирен. История такова: по взятии Трои Улисс, возвращаясь в Грецию на корабле и замечая, что он приближается к обиталищу Сирен, тотчас велит своим сотоварищам заткнуть уши смолой и воском, чтобы не услышали их пения и не очаровались, очарованные — не обманулись, обманутые — не потонули или иным образом не погибли. Себя самого он велел привязать к корабельной мачте, чтобы сам, услышав сладостную мелодию, не разнежился душой и не повлекся к погибели. Говорится, что Улисс дал себе силы и стянул себя путами доблести, поскольку добродетель мудрости заставила его так сделать. Заметь, что благозвучье (symphonia) здесь употреблено в смысле гармонического согласия и созвучия; это слово состоит из syn, то есть «со-», и phonos, то есть «звучание», отсюда symphonia, то есть «созвучие». Заметь также о Сиренах, что согласно Исидору, «Этимологии», кн. XI, гл. 3[1018], «Сирен, как их изображают, было три, они отчасти девы, отчасти птицы, с крыльями и когтями. Одна из них пела, другая играла на свирели, третья на лире. Корабелов, очарованных их песнями, они увлекали к кораблекрушению». Как говорит Исидор, эта басня на деле описывает гибельность сладострастия; эти Сирены были блудницы и другие женщины, доводившие людей до смерти и погубления. У них есть крылья и когти, так как любовь, по словам Исидора[1019], летает и ранит. Эти Сирены обитают в морских волнах, так как ввергают своих, то есть преданных сладострастию и плотской похоти, в опасность духовного потопления.

Там, где: Я же, на Господа уповая и т. д., он упоминает еще одну историю, а именно о философе Эмпедокле, который, говорят, хотел быть погребенным лишь в одной стихии, в огне, затем что огонь благороднее всех стихий, и потому избрал себе гору Этну мавзолеем, то есть гробницей. Заметь, что Этна — гора на Сицилии, изрыгающая огонь, и так как этот философ предпочел, чтоб его тело было сожжено, а не сокрыто в земле или иной стихии, то и говорится, что он избрал себе Этну гробницей. И заметь, как зной сладострастия и плотской безудержности сравнивается с горой Этной, в каковом зное сладострастник умер и погребен, как потому, что это занятие приближает человека к природной смерти, так и потому, что оно отнимает жизнь духовную и добродетельную, то есть жизнь по благодати. Буквальный смысл, таким образом, ясен.

Эту гору Этну упоминает Исидор в книге XIV, гл. 8[1020], говоря: «Гора Этна названа так от огня и серы… Известно, что в этой горе есть пещеры, полные серой и тянущиеся до моря; сии пещеры, впуская в себя волны, производят движение ветров, каковое движение порождает огонь из серы, отсюда и видимый пожар». Эта гора находится на Сицилии, как явствует из той же книги Исидора, гл. 6[1021].