Забавы придворных

Монахи, белые и черные, как ястреб — испуганного жаворонка, замечают свою добычу, то есть рыцарей, у которых можно пощипать перья, — расточителей наследственных имений или людей, скованных долгами. Их-то они обольщают у своих каминов, подальше от шума и гостеприимных хозяев, то есть общедоступных мест[181]; щедро потчуют и ласково просят навещать их чаще, сулят такую пышность ежедневно, и лица у них все время веселы; показывают им, голодным, свои кладовые, рассыпают пред их глазами все, какие можно, сокровища монастыря, чтоб поглядели; пробуждают в них надежду; обещают удовлетворить их нужды, тащат к алтарям, рассказывают, кому они посвящены, сколько празднеств совершается тут постоянно; делают их братьями в капитуле и общниками в молитвах; оттуда ведут, как говорит Вергилий,

если холод, под кров — и в тень, коли летнее время[182]

.

Черные монахи, чьи уставщики — блаженные Василий и Бенедикт, в наши дни обрели себе новых подражателей, которые и правило признают то же, и, пылая сильнее, прибавляют от себя кое-что посуровее; мы называем их белыми или серыми монахами[183]. У черных есть правило носить самое дешевое в своих краях рубище и только по особому разрешению — овчину; у белых же в ходу овечья шерсть, пряденая, не знающая искусственной окраски, и хотя они потешаются над черными из-за их овчин, сами они в равной мере богаты многочисленными и мягчайшими одеждами, которые, не будь они вырваны из рук красильщиков, сделались бы драгоценными алыми ризами, королям и князьям отрадою. Черные, сидя с Марией у ног Господа[184], слушают Его слово, им не позволено выйти вон для работы; белые, хотя и сидят у Его ног, выходят трудиться, совершая всякую сельскую работу своими руками. В своей ограде они ремесленники, вне ее — полольщики, пастухи, торговцы, в каждом занятии прилежнейшие; волопасы и свинопасы у них — лишь из их числа; к заботам ничтожнейшим и низким, а также к женским делам, каковы дойка и тому подобное, они не привлекают никого, кроме своих послушников. Они — все во всяком деле, потому полна земля владением их, и хотя Евангелие не позволяет им помышлять о завтрашнем дне[185], у них такой запас добра, прирастающего их заботой, что они могли бы взойти на ковчег с уверенностью Ноя, у которого не осталось снаружи ничего, о чем заботиться. Они стоят в известном отношении к единому началу[186], то есть аббату Сито, обладающему властью изменять что угодно по своему усмотрению. Пищи, от которой сами воздерживаются, они не предлагают и гостям, но и не позволяют проносить внутрь стен то, чего сами не дают. Это свидетельствует, что их воздержание — ради того, чтоб достичь изобилия, ибо одна из рук алчности — скупость. Быков и плуги они берут взаймы, но ссужать своих не могут. Им позволено улучшать свой жребий, но не ухудшать его: для слабых они сироты[187], пред сильными — просители, соседям докучают, побежденных изгоняют, под добродетельным предлогом присваивают все, что служит их выгоде. Если спросишь о каком-нибудь из их обманов, ответ наготове, такой правдоподобный, что при виде его и само Евангелие обвинишь во лжи. Кто милосердно пригласит их разделить с ним его поле, хоть и может показаться их ближним, но будет изгнан вон. «Не делай другому, чего себе не хочешь»[188]: ни это предписание им не страшно, ни многое другое в этом роде.

У них есть разные послабления для каждого случая, им самим известные, но одно общеприменимое: в защиту насилия, хищения или всего, на что толкнет их жадность, они говорят: «Обираем египтян, обогащаем евреев»[189], будто они единственные, кого вывел Господь из мрака. Они сильно усекают Царство Божие, если им мнится, что все, кроме них, сбились с пути. Если ни пророки (которых они не помнят), ни Господь Иисус, ни апостолы не нашли эту дорогу, но оставили ее нехоженой, то Господь или отказал нам в ней из неприязни, или не знал ее, или же она дурна. Однако Господь говорит, что нам следует остерегаться лжепророков, которые приходят в одеждах овчих, как эти, внутри же суть волки хищные, как эти, стоя на углах улиц, молятся, как эти, расширяют хранилища свои, как эти, увеличивают воскрилия[190]. Не расширяет хранилища тот, кто обитает на небе и говорит: «Мне же да не будет хвалиться, разве только о кресте Господа нашего Иисуса Христа»[191]. Не хвалится о кресте Христовом тот, кто распинает других, чтобы хвалиться самому; и кажется мне, весьма расширяют свои хранилища те, кто одних себя называют евреями, а всех остальных — египтянами.