Забавы придворных

Средь сих домочадцев есть у меня племянники, которые заправляют моими делами, и никто не может им перечить. Это отважнейшие мои противники; что я ни трачу на них, принимают как должное, а потому не чувствуют и не выказывают мне благодарности; передай я им все имение, удержав хоть что-то, для них полезное, они вменят отданное ни во что, более того, все отвергнут и, раздраженные, обратятся в лук негодный[56], будто я рожден не для себя, а для них, и будто они хозяева, а я раб, не для себя, но для них все наживший. Домохозяин у Теренция, на чье добро сыскались подобные спасители, говорит: «Я один — мое достояние» [57], и если не каждый, то многие хозяева могут так молвить. Воистину, совсем одолели меня мои — а лучше сказать, свои, поскольку лишь себе усердно служат. Пока им тут внове, многое делают с почтением, а потом уже с нерадением. Есть у нас один домохозяин, что ежегодно приискивает себе новых слуг; из-за этого многие порицают его переменчивость, мне же он кажется мудрым и предусмотрительным, ибо держит слуг в страхе и внимании.

Все это — в защиту нашего короля: как он обуздает тысячи тысяч и управит их в мире, если мы, скромные домохозяева, не в силах сдержать немногих? Подлинно, в каждом доме — один раб и множество господ, ибо кто начальствует, тот служит всем, а кому он служит, те глядят господами. А двор наш, сравнительно с прочими, живет среди опаснейшего вихря, колеблемый и блуждающий. На нашего короля, однако, я никак не дерзну наговаривать, ибо в столь великом чертоге, где столько тысяч разных умов, будет великое заблуждение и великая смута, затем что ни сам король, ни иной кто не может запомнить имени каждого, а тем паче — сердца их проникнуть; никто не способен управлять домочадцами, чьих помышлений и языка — я имею в виду речей их сердца[58] — не ведает. Господь отделил воды от вод, народ от народа, испытатель сердец и чиститель их, высоко восседающий и сильно властвующий; но невозможным кажется, чтобы наши исполины не стенали под водою[59].

Ты слышал, что все дворы беспокойны, кроме того единственного, куда мы призваны. Лишь град, Господом управляемый, наслаждается миром, и нам обещано, что это град пребывающий[60]. И мне ли, дорогой мой Джеффри[61], придворному (не скажу остроумному — отрок я и говорить не умею[62]), кандальнику и изгнаннику при дворе, правдиво мною описанном, ты велишь философствовать — мне, признающему себя Танталом этого ада? Как могу я, жаждущий, напоить других? Поэзия — дело ума спокойного и воедино собранного. Что нужно поэтам, так это надежное пристанище и прилежность; не поможет наилучшее состояние тела и имения, если не будет внутреннего мира безмятежному духу; посему требуешь ты от меня чуда не меньшего — а именно, чтобы человек неученый и неискушенный взялся писать, — чем если бы велел запеть новым отрокам в печи второго Навуходоносора[63].

XI. О КОРОЛЕ ГЕРЛЕ [64]

Был один-единственный двор, подобный нашему, как свидетельствуют басни, рассказывающие, что Герлу, короля древнейших бриттов, склонил к договору другой король, что казался пигмеем по малости роста, не выше обезьяны. Как говорит басня, этот человечек приблизился, восседая на большом козле[65], — муж, подобный Пану, как того изображают[66]: с раскрасневшимся лицом, с огромною головою, с бородою рдяной, окладистой, до груди спадающей, в пятнистую оленевину пышно облаченный, с волосатым брюхом и голенями, переходящими в козлиные копыта. Герла беседовал с ним наедине. Говорит пигмей: «Я, король многих королей и князей, несметного и бесконечного народа, отряженный ими к тебе, прихожу охотно; правда, тебе я безвестен, но я радуюсь молве, что вознесла тебя выше других королей, и поскольку ты велик и всех ближе мне и по месту, и по роду, то заслуживаешь, чтобы я почтил и прославил своим присутствием твою свадьбу, как скоро король франков отдаст за тебя свою дочь, каковое дело уже улажено, хотя ты о том не ведаешь, и послы явятся нынче же. Поставим же между нами непреложный уговор, что сперва я посещу твою свадьбу, а ты мою в тот же день годом позже». Молвив это, он быстрей тигрицы[67] обратил к королю хребет и исчез с глаз долой. Король, вернувшись в изумлении, встретил послов и принял их предложения.