Забери меня в рай

– Наш Дон Жуан расстроился, – невозмутимо сказал Вадим.

– Да ты бы её видел! – всё не унимался Юрка. – Чувырла задрипанная! – и, глянув на цветок в руках Сашки, раздражённо выпалил. – А ты чего расселся? Самый умный, да?!

– Да я, мужики, согласен… Как вы, так и я… Ну в общем… на коньяк все вместе сложимся… Я давно уже решил: жену выбирать себе буду в своём Тертычеве. Там у нас все друг друга с рождения знают. Не ошибёшься. А здесь – на лотерею похоже… Я хочу, как батя. Выбрал один раз и на всю жизнь…

– Давай-давай, иди, – подтолкнул его недовольно Юрка. – Не сачкуй. Как батя, он хочет…

– Да пожалуйста! – податливо согласился Сашка и, заметив, идущих навстречу двух весёлых девушек, сходу протянул им цветок. Те сначала отпрянули. А потом, увидев добродушное лицо Сашки, одновременно потянулись за тюльпаном. И от этого действия начали заливисто смеяться. И Сашка смеялся. Но затем они неожиданно защебетали между собой на… иностранном языке. А потом одна из девушек, та, что была в цветастой кепке, что-то ему сказала.

Сашка стоял с вытаращенными глазами. Он никогда ещё не общался с иностранцами, для него они были как инопланетяне:

– Что?! Не… Не… Не понимаю… – заикаясь, затараторил, смущаясь, Сашка, жестикулируя руками перед заграничными хохотушками. – Я ничего… Совсем ничего не понимаю…

– Ветэр, кароший? – улыбчиво спросила у него девушка.

– Ветер? Н-е-е. Ветра нет, – почему-то восторженно и с серьёзным видом стал пояснять Сашка, тряся руками. – А-а-а?! Вечер? – вдруг сообразил он. – Вечер хороший. Очень хороший! Такой прекрасный… Такой чудесный вечер… Мы рады вас видеть в Советском…

– Гласност. Перрэстрока. Горбочёф, – старательно выговаривая слова, произнесла хохотушка в кепке.

– Да! Перестройка! У нас…

– Admirablement! – громко произнесла другая девушка, показно нюхая тюльпан. – Merci! – и они обе сделали элегантный реверанс. – Au revoir!

– Санька, ты рот-то закрой уже! – съязвил Юрка, видя, как тот неотрывно провожает восхищённым взглядом уходящих француженок.

– Видел, какие! А-а-а?! – сказал Сашка, продолжая мечтательно смотреть им вслед.

– Ну всё… – покачал головой Юрка и прыснул со смеху. – Тертычевские доярки больше у него уже не котируются.

Но Сашка был вне себя от восторга:

– А чё они мне сказали?! А?!

– Сказали: до свидания, русский дурачок!

– Не-е-е. Они хорошие.

– Конечно! Для Тертычева… Ничего. Для Тертычева о-го-го! Ещё как сгодятся. Они титьки у коров будут по-французски дёргать! Туда-сюда! Туда-сюда! – продолжал ёрничать Юрка, энергично двигая руками.

– Ладно, мужики, – неожиданно подал голос Вадим. – У меня предложение: покупаем пиво и едем ко мне.

– Вот это да! – обрадовался Сашка. – Наконец-то. А то слинял из общаги и ни разу даже в гости не позвал. У тебя там хоть комната отдельная?

– Отдельная. Отдельная! Поехали.

Когда парни подошли к подземному переходу, сзади послышался робкий голос:

– Вадим?!

Они все вместе обернулись и увидели позади маленькую, хрупенькую, прекрасную девушку, бережно державшую в руках тюльпан и книжку.

– Вадим, я согласна, если, конечно, вы не передумали, – смущаясь, сказала она.

– Это Настя, – представил её Вадим и тут же подошёл к ней. – Ну что, мужики? Мы пошли.

– Куда? – одновременно спросили удивлённые Юрка с Сашкой.

– В кино.

– А мы?! – растерянно спросил Сашка.

– Так, а вы вроде в магазин торопились… – сказал весь сияющий Вадим. – «Елисеевский» вот здесь, рядом. За углом. Смотрите только не перепутайте, – и показал им пятерню. – Пять звёздочек! Другой, мужики, я не употребляю. Даже и не надейтесь!

Поражённые Юрка с Сашкой сначала неотрывно смотрели, как они уходят. Потом, ухмыляясь, стали смотреть друг на друга.

– Ветэр, кароший? – подражая француженкам, удручённо спросил Сашка.

– Офигеннейший! – расстроено ответил Юрка. И тут же со злостью добавил. – Ну и тихоня… Кто этих баб поймёт, как они выбирают?! А?! – и он раздосадовано всплеснул руками.

Эксситарэ флуктус ин симпуло

В конце следующего дня, когда в институте проходило собрание курса, прямо в коридоре, к Чарышеву подошёл огромного роста сухощавый человек. В сером костюме и с зонтом под мышкой.

Представился он профессором Вильегорским. Возраст у него был преклонный. Лицо – полное благородства и спокойствия. Глаза – выразительные. Голова – большая. Волосы седые, взлохмаченные. Руки как плети. С длинными аккуратными пальцами.

Полы его однобортного пиджака растопыривались и были чем-то похожи на сложенные крылья. Широченные брюки прямого покроя выглядели несколько кургузыми. Однако костюмчик, при всей своей старомодности и некоторой куцеватости, смотрелся на нём удивительно элегантно. А самой притягательной и пикантной деталью его одеяния являлся галстук в виде бабочки.

Профессор хвалил Чарышева за его проницательный ум. За способность видеть в привычном необычное. И настоятельно советовал ему заняться серьёзной наукой. Чарышев поразился такому вниманию к себе и удивлённо сказал:

– Если честно… Случайно всё получилось. Вы обо мне, профессор, зря думаете, что…