Забери меня в рай

По ступенькам быстро спустился мужичок в старенькой жилетке. Это был известный всему дому запойный Васька Косицын, с третьего этажа. Увидев бабу Фаю, он, выпучив глаза и показно качая головой, начал жаловаться на происходящее:

– Вот, смотри, Яковлевна. Смотри, что Нинка моя малохольная вытворяет. Хлам всякий в дом тащит!

Та, на кого он указал, обиженно вздёрнулась и возмущённо затараторила, чуть не плача:

– Никакой это не хлам. И не смей… Это… Это память мамина!

– Память! Да я и без твоей вот этой памяти, – и Васька стал остервенело бить руками по комоду. – Без этой вот памяти тёщу свою «любимую» ни в жисть не забуду. Все годы! Все годы она изгалялась надо мной, как хотела, – и он стукнул кулаком по боковой стенке с такой силой, что грузчики не удержали комод и отпрянули в стороны. – Одного только понять не могу! Ну почему у всех нормальные… У всех нормальные, а мне жена дура досталась?! А?! – он, раздосадовано махнув рукой, вновь неприязненно глянул на комод и пнул его ногой.

– Правильно! Правильно, Вася, я – дура, – обиженно выкрикнула его жена Нинка, придерживая на голове шляпку. – Да, настоящая дура! Потому что, если бы вышла замуж за царя, была бы царицей. А так… Так… За кого Вася пошла, той вот и стала… – и она, недовольно подбоченясь, грозно глянула на грузчиков. – А вы что тут уши развесили? Уработались уже, да? Из сил выбились? Упахались бедные. Ну, что уставились?! Несите!

Комодная процессия под бурное сопровождение семейного скандала начала медленно подниматься на второй этаж. Настя улыбчиво продолжала переговариваться с двумя мужичками. Баба Фая вновь пристально и неприязненно посмотрела на неё и на зелёную коленкоровую тетрадку. Ей было обидно, что дорогие для неё «есенинские листочки», которые помнили её молодость, неожиданно оказались в чужих руках. Она тяжело вздохнула и затворила за собой дверь квартиры.

А уже через несколько минут к ней нагрянули незваные гости. Кагэбэшная группа во главе с Дименковым и понятыми, после мимолётного представления, бесцеремонно проследовала по коридору. Вместе с ними пришёл и жэковский слесарь. Но они его тут же отпустили.

Баба Фая поначалу воспротивилась вторжению с Лубянки, но, когда увидела, как они открывают дверь ключом Вадима, препятствий больше уже не чинила. Молча стояла, прислонившись к притолоке. Потом тихо спросила:

– Что с ним? – но ответа не получила.

А минут через двадцать Вержицкий встретился с ней взглядом и увидел, что она смотрит на него с брезгливым презрением. Он стыдливо поставил взятую книгу на полку и вышел в коридор.

Дименков в этот момент ногой открыл дверь в подсобку и грубо спросил у бабы Фаи:

– А это что здесь за бардак такой, старуха?! А? – не услышав ответа, он требовательно скомандовал. – Ты поройся тут, Вержицкий, а то, видишь, гражданочка гостеприимством нас не жалует. Нос от нас воротит.

Тот вдруг решительно подошёл к Дименкову и тихо, но требовательно спросил:

– А у нас вообще ордер на обыск есть?

Дименков поначалу опешил от такого вопроса, словно получил удар под дых, но затем, собравшись, властно потребовал:

– Ну-ка, пойдём выйдем! – и уже на лестничной площадке злобно заорал. – Ты что, пацан, себе позволяешь?! Ты думаешь, когда в машине ехали, я ничего не понял?! Про то, как цыган лошадь… Ты что же хочешь сказать, что это мы, значит, людей без свободы жить приучали… Да?! А теперь… – и Дименков в ярости схватил его за грудки. – Щенок! Я – офицер, понял! И выполняю приказы. А приказы не обсуждают…

– Руки уберите, – спокойно сказал Вержицкий. – И вы мне так и не ответили: ордер на обыск…

– Да ты же сам видел: эта пигалица из прокуратуры в магазин за курями побежала… Надо будет, оформим! – убирая руки, возмущённо сказал Дименков. – А сейчас ты пойдёшь и всё сделаешь, как положено… Иначе вылетишь из органов… Это я тебе обещаю.

– И я вам обещаю, что напишу рапорт о проведении незаконного…

– Кому? Служишь, спрашиваю, кому? Родине или шелупони этой? Видимо, ты не понимаешь, что мы здесь как на войне. Кто кого: понятно тебе!

– А мне давно всё понятно! Только я уже был на войне. Но она почему-то называлась интернациональным долгом. А теперь говорят: всё, выводим войска из Афганистана, потому что решение было ошибочным… А раньше только эта «шелупонь» и выходила с протестом на Красную площадь. Больше никто…

– Слушай, Вержицкий, ты когда-нибудь шоколад швейцарский ел? – неожиданно спокойно спросил Дименков.

– При чём здесь…