Забери мою девственность

— Венеция — мост между востоком и западом. На заре существования она была форпостом Византии в регионе. Собор Сан-Марко — мост между восточной и западной ветвью христианства. — вещает Андреа. — В момент создания он являлся точной копией Константинопольского собора двенадцати апостолов. Чем дальше Венеция уходила от Византии, тем больше в соборе Сан-Марко появлялось элементов западного христианства.

Он заводит меня в храм. Встает за моей спиной и мягко массирует мне шею и плечи. Его пальцы очень умелые, легко находят и ликвидируют узлы напряжения на скованных мышцах. Думаю, Андреа кинестетик, поэтому постоянно пытается ко мне прикоснуться.

Во мне поднимается внутреннее беспокойство. Я не часто захожу в соборы, чаще всего в экскурсионных целях. Правил не знаю. Но сильно кажется, что это неправильное поведение в культовых местах. Хочу отстраниться, но Андреа ловит меня в объятия.

— Мне кажется, тебе бы понравилось жить в Венеции, — шепчет мне голосом змея-искусителя, — здесь можно найти много православных цитат.

Жить в Венеции? Это опять угроза или что? Я очень часто не понимаю Андреа и постоянно нахожусь в каком-то внутреннем напряжении.

— Я не верующая, — возражаю я, — не думаю, что православные цитаты мне ближе, чем католические или любые другие.

Андреа откидывает голову назад и задорно смеется.

— Ты юная коммунистка, Тайа? Никогда бы не подумал.

Злюсь. Он воспринимает меня, как какую-то забавную зверушку.

Рассказываю историю про прадеда. Он должен был подать знак, если бог есть. Никаких знаков не было, с тех пор наша семья не относится к верующим. Поясняю, что я понимаю ценность православия для страны в культурологическом аспекте.

Разворачивает боком к себе, придерживая за талию. Слушает, слегка склонив голову, и с затаенной улыбкой в уголках рта.

— И почему вы с вашим предком решили, что бог вам что-то должен? — риторически вопрошает Андреа. — Например, пропускать какие-то знаки между мирами?

Я теряюсь и не знаю, что ответить, но ему, похоже, мой ответ и не требуется.

— Верующая ты или нет, Тайа, ты поймешь только тогда, когда тебе потребуется помощь небес. К сожалению, только праведники вспоминают о боге, когда им хорошо. Все остальные только в минуты отчаяния. И поверь мне, тогда ты с удивлением обнаружишь, что молитву возносишь именно своему православному богу, а не какому-нибудь католическому.

— Разве у нас не один бог? — задираю голову и смотрю на мозаики собора в византийском стиле.

— Если ты имеешь в виду отдельных личностей, то у каждого бог свой. У конформистов совпадает с официально принятым, у нонконформистов сильно нетрадиционный.

— Я имею в виду наши конфессии, — уточняю я, — в православии и католичестве.

— До какого-то момента был один. Но с собора 1054 года, где произошел раскол восточной и западной ветвей христианства, этот бог все больше приобретал сходство с двуликим Янусом, одно лицо которого обращено на восток, а другого на запад.

— Почему произошел раскол? — интересуюсь я.

— Богословские расхождения были не так велики, раскол был следствием политико-экономической борьбы Венеции и Пизы. Конфликт спровоцировала Пиза.

Широко распахиваю глаза и смотрю на Андреа, как на безумного фанатика. Насколько нужно быть помешанным на своем местечковом патриотизме, чтобы глобальные события списывать на борьбу итальянских городов?

Сворачиваю общерелигиозные темы и пытаю его исключительно по теме убранства и оформления собора.

Вечером возвращаемся обратно в Форни-ди-Сопра.

Я так вымотана, что падаю на постель и сразу засыпаю.

Просыпаюсь с ощущением дежавю. На мне все та же тяжелая рука, в ягодицы упирается ощутимый утренний стояк.

— Что ты здесь делаешь? — пытаюсь я отстраниться от мужчины и рискую свалиться со своей полутороспальной кровати.

— Что у тебя за мода постоянно меня будить? — недовольно ворчит Андреа, удерживая меня рукой от падения.

— Спи у себя, и никто будить не будет, — резонно указываю я.

— Вчера твоя подружка завалилась к нам в номер, — бубнит мужчина, — она такая шумная, что я даже в отдельной спальне не мог уснуть. Забрал ее ключ со столика в гостиной и пришел спать к тихой тебе. Надо сегодня снять отдельный номер.

— Но кровать Юльки же свободна, — хнычу я, — почему нужно лезть ко мне?

— Потому что ты мягкая и тепленькая, — рука мужчины ныряет под сорочку и пальцы возбуждающе проходят вдоль кромки трусиков. По телу рассыпаются табуны мурашек.

— Андреа, прекрати. У тебя есть невеста, и у нас ничего не может быть, — повторяю уже привычную мантру.

— Ты вчера спрашивала, в чем была причина раскола? — бормочет мне на ухо мужчина, продолжая поглаживать живот и бедра.

— Да, — соглашаюсь я, совершенно теряясь от такого перехода.

— Одна из причин это филиокве, — грудным хриплым голосом вещает Андреа, — в латинский символ веры было добавлено положение о том, что святой дух исходит не только от отца, но и от сына. В православном варианте святой дух исходит только от отца. Поэтому ты настоящая православная девочка, Тайа, хоть и активно это отрицаешь.