Забери мою девственность

— Он тоже из Венеции? — вежливо интересуюсь для галочки.

— Да, — резко отвечает Андреа, — ублюдок моего отца.

Вскидываю голову и еще раз изучаю севшего неподалеку мужчину. Теперь замечаю явное сходство. Фамильные черты лица бросаются в глаза.

— Подозреваю, ему нет нужды жениться на капитале? — предполагаю я. — Твой брат свободен?

Гонголо звереет и издает животный рык. Чувствую себя отомщенной. По телу разливается сытое удовлетворение. Улыбаюсь и откидываюсь на спинку стула.

Наш секс острый, как никогда прежде. Пускаю в дело когти и пускаю волку кровь. Андреа не остается в долгу — вытрахивает из меня всю душу, активно помечает засосами. Есть подозрение, что вместо шеи будет один сплошной синяк. Оргазм просто оглушительный. Приносит с собой блаженное спокойствие. Не хочу выплывать из неги.

Гонголо напротив активизируется. Объявляет, что сейчас будем разбирать мою партию. Высыпает фигуры прямо на постель и ставит рядом со мной доску.

Сам садится по-турецки. Шокировано смотрю на его раскачивающийся недалеко от доски член. Бормочу, что мне нужно одеться. Андреа пробует меня остановить. Что-то там про эстетическое наслаждение плетет.

— Я не могу с голыми сиськами сидеть за доской! — в полном ужасе кричу я. — Это же святотатство!

Гонголо ржет. Но приводит себя в приличный вид. Пересаживаемся за стол. По памяти показываю партию. Останавливает на моей ошибке и отчитывает, как школьницу. Утверждает, что я чудом не проиграла.

— У меня был план! — протестую я.

Разбираем мой вариант. Нехотя признает, что ничью я бы выгрызла в любом случае, но были шансы и на победу.

Вспоминаю Галиеву и предложение о тройничке. Опять неприятно колет. В памяти всплывают его слова, сказанные перед тем, как появился его брат. Про богатство и власть.

Меня пронзает внезапно возникшая мысль.

— У тебя и постоянная любовница есть, наверное? — задумчиво кручу в пальцах белую пешку.

— Нет, — довольно ухмыляется, — расстался накануне нашей встречи. Очень удачно получилось.

Сдергивает меня со стула и тянет к себе на колени.

— Признайся хоть сейчас, Тайа, — обводит пальцем мои губы, — ты же меня ревнуешь?

— Нет! — яростно опровергаю, — но на время нашего общения не желаю видеть рядом с тобой никаких женщин!

Заливается довольным смехом. Подхватывает меня под ягодицы и усаживает на стол. Стягивает с меня свою футболку. Небрежно смахивает на пол фигуры и шахматную доску.

С ужасом слышу, как они с глухим звуком приземляются на ковролин. Смотрю в горящие глаза Андреа и не могу поверить, что он мог такое сотворить.

Просто варвар. Ничего святого!

Глава 14. Синкретизм

Карабкаемся по ступенькам амфитеатра. Забираюсь повыше и осматриваю строение.

— Всегда поражали античные постройки, — делюсь оглушающим впечатлением, — у меня с детства ощущение, что их строили не люди, а титаны.

Андреа смеётся, притягивает меня к себе и чмокает в висок.

— Ты фантазерка, детка.

— Просто вы привыкли к дыханию античности в своей жизни, у нас такого нет. Из древних построек кремли да монастыри, которые сильно моложе по возрасту.

— Не забывай, что Венеция постантичный город, — напоминает Гонголо, — она изначально создавалась, как христианское поселение.

— Венеция может быть, но Италия-то усыпана свидетельствами величия Римской империи. Почему ты постоянно ставишь свой город особняком от остальной страны? — недоумеваю я.

— Потому что Венеция сама была целой страной, можно даже империей назвать, — усмехается Андреа, — её нельзя вогнать в формат просто города. Знаешь ли ты, что Пула шестьсот лет принадлежала Венеции?

— Нет, я не знала, — качаю головой.

— Мой предок, кстати, на совете рассматривал вопрос о переносе этого амфитеатра в Венецию, — усмехается Гонголо, — благо, кто-то из здравомыслящих сенаторов зарубил эту идею, а то не было бы у Пулы её символа.

Ещё раз окидываю взглядом сооружение. Не верю, что кто-то в здравом уме рассматривал идею переноса такой махины.

— Про изначальное христианство Венеции я все-таки поспорила бы, — улыбаюсь скептически, — ваши карнавалы совершенно языческое действо. Корни в той самой античности.

— В праздниках Диониса, — соглашается Андреа, — Ты игнорируешь простой факт. Смена религии не происходит внезапно. Даже если одномоментно снести все храмы древним богам и выстроить христианские соборы. Новая вера прорастает веками, постепенно вытесняя старые устои. Вспомни ад Данте. Это же аллюзия на царство Аида с некоторыми вариациями.

— Следовательно, не таким уж христианским поселением изначально была Венеция, — делаю логический вывод.

— Ты недалека от истины, — понизив голос, говорит сталкер. — У нас есть поговорка «Veneziani, poi Cristiani» — «сначала венецианцы, потом — христиане». Дает представление о приоритетах и об идентичности. В Венеции церковь всегда была под властью дожа, а не наоборот. Церковный фанатизм — это не про нас.

— Снобизмом так и прёт, — хмыкаю я, — кстати, про ад Данте. Почему католики так помешаны на визуализации и описаниях мук грешников? В православии нет такой традиции.