Заблудившиеся

Оставшись не у дел, Вадим грозился вывести на чистую воду все начальство вплоть до префекта и даже писал письма в прокуратуру, которые, правда, никуда не посылал. Горечь от неудавшейся карьеры бизнесмена выливалась на жену, и Зинаиде Феоктистовне даже пришлось вставлять зубы у знакомого протезиста. Но часы буйства и похмельного раздражения проходили, и Вадим снова садился за разоблачительные письма, сожженные вдовой после его кончины.

Пашков иногда задумывался, почему домашние деспоты после своей смерти часто становятся в рассказах своих близких, чью жизнь они превращали в ад, праведниками, и даже написал рассказ, где прообразом главного героя стал Вадим. Рассказ назывался «Рубка дров по понедельникам». У Вадима, в прошлом мастера спорта по академической гребле, правого загребного, было странное увлечение, один раз в неделю и зимой и летом он ездил в какую-то подмосковную деревню к приятелю, такому же бывшему спортсмену, где они за символическую плату пилили и кололи местным жителям дрова.

Вадим, отлученный от большого спорта за свои темные дела, боялся потерять форму, особенно силу рук. Он надеялся, что о нем когда-нибудь вспомнят и позовут обратно. Но время шло, и надежды развеялись, спорт больше в нем не нуждался. С опозданием поняв, что его сильные руки никому, кроме него самого, не нужны, Вадим посвятил себя коммерции и начал пропускать святые дни рубки дров, отсиживаясь в своей палатке.

Когда торговая точка сгорела и Вадим взялся за бутылку серьезно, сил едва хватало, чтобы раздобыть денег на выпивку и устроить очередную встряску жене, которую он ревновал люто.

Хотя тень Вадима и стала фетишем для Зинаиды Феоктистовны, это обстоятельство не помешало ей завести сожителя, который по четвергам крался, как бестелесное привидение, утренним коридором в носках к входной двери и от смущения даже не здоровался при встрече с Пашковым. В последнее время, глядя на соседку, Пашков заметил, что она расцветала на глазах: новая прическа, новая одежда, человеческие краски на лице. Будь жив Вадим, такая перемена дорого бы обошлась Зинаиде Феоктистовне. Покойник не терпел макияжа.

Ближе к смерти Вадим стал рассеянным, а глаза его часто без причины увлажнялись. «Я из тех людей, у которых ничего не получается, за что бы они ни взялись. Ничего никогда не получается. Это как проклятие. Объясните, почему так?» — спрашивал он писателя. «Если бы я это знал», — отвечал Пашков. «Вот и вы не знаете. Никто, наверное, этого не знает». Слезы текли по щекам Вадима, как березовый сок. «Значит, значит, значит… жизнь так же бессмысленна, как смерть?» — хмельные слезы закипали на небритой физиономии Вадима, а горло сжимали спазмы, и оно становилось слишком узким для слов. «Если бы я знал, — отвечал Пашков. — Я знаю только, что нам не суждено умереть героями. И в этом есть своя прелесть».

Вадим умер средь бела дня в своей комнате, захлебнувшись во сне рвотой. Зинаида Феоктистовна говорила соседям, что у мужа случился обширный инфаркт. Пашков знал правду, он был первым, кто услышал истошный крик соседки, заставшей холодное тело супруга и рухнувшей в обморок. Соседи, не поверившие в байки об инфаркте, недовольно перешептывались — они хотели правды.

Но Пашков ответил: «Откуда я что знаю». Пашков подумал, засни Вадим в туалете, а не на кровати, и жив бы остался. Спустя год после смерти вдова и сама стала верить в инфаркт Вадима. В знак благодарности за верность тайны смерти она отнесла Пашкову почти новый пиджак Вадима. Этот пиджак был сильно велик писателю, болтался на нем, как на вешалке. И Пашков, повесив обнову в шкаф, ни разу не надел пиджак.

Еще Зинаида Феоктистовна отдала Пашкову стопку порнографических журналов, хранившихся у мужа. Она считала, что это интересно всем мужчинам. Когда по средам к ней на ночь стал приходить любовник, Зинаида Феоктистовна попросила журналы обратно. Соседка любила повторять, что она человек либеральный, широких взглядов.

Часто, чтобы завязать разговор с Пашковым, не отличавшимся словоохотливостью, Зинаида Феоктистовна спрашивала, почему он не носит Вадимов пиджак. Пашков, которому до смерти надоел этот дурацкий неучтивый вопрос, многозначительно отвечал, что случай еще не подоспел для такого дела. Как-то раз он ответил, что готов вернуть пиджак обратно, но Зинаида Феоктистовна с негодованием отвергла это предложение, почему-то заявив, что это, мол, было бы глумлением над памятью мужа, и даже всплакнула.

Сейчас, когда она пережаривала репчатый лук на свином сале, Пашков вспомнил: сегодня среда и, значит, у соседки будет гость, поэтому она старается.

— Борщ готовите? — спросил он, стараясь, чтобы голос не выдал зверского аппетита, нагулянного на бульваре.

— Точно, борщ. — Зинаида Феоктистовна выключила газ и села на табурет рядом с Пашковым. — Все собиралась спросить, кто этот интересный мужчина, который несколько раз к вам заходил?