Заблудшие души (сборник)

– Я – русский, – спокойно ответил Николай, не отводя взгляда. – А ты? Ты русский?

Григорий Петрович показал свою удаль во всей красе. Он нанес удар правой, ожидая большого эффекта. Николай успел отклониться и удар получился смазанный, почти по воздуху, только губу немного рассек. Правая рука Николая вылетела из подмышки со сжатым кулаком. В размах включились мышцы плеча, правой лопатки и спины. Он нанес удар тыльной стороной кулака, наотмашь, с разворотом. Григорий Петрович вылетел со стула и со стуком растянулся на полу, но быстро вскочил и с гримасой страха и гнева на лице метнулся к выходу, что-то панически крича. Он распахнул дверь и выбежал в коридор, откуда на его крик в комнату тут же ворвались трое. Они набросились на Николая, закрутили руки назад и в стороны и прижали грудью к столу. Послышался какой-то странный звук, похожий на свист, и Николай почувствовал ужасающе болезненный удар по спине, нанесенный то ли шомполом, то ли тонкой, негнущейся проволокой. Он не мог сдержать крик: такой боли он никогда не испытывал. Последовал еще удар, и еще, и еще, и каждый раз у него вырывался животный крик, он ничего не мог с собой поделать. Подавить крик было невозможно. От каждого удара лопалась кожа и боль жестокой волной окатывала все тело, с головы до ног, вызывая судороги. Но вот удары прекратились, его отпустили и он сполз на пол, и не в силах сдержать стоны, подполз к стене, сел и посмотрел вверх. Тусклая лампочка освещала пятерых мужчин со спины, мешая разглядеть лица.

– Ты у меня иначе сейчас заговоришь, – послышался дрожащий голос Григория Петровича. – Не таким рога обламывали. Где письмо, паскуда? – Николай грубо выругался, направив его в то место, где он бы искать письмо не стал. В ответ его стали пинать, и хоть били они крепко, а все равно не так больно, как железным прутом, такую боль он мог вынести без стонов.

– Хватит, – послышался неторопливый голос Александра Дмитриевича, и работники прекратили месить его ногами. – Посадите его за стол, – скомандовал тот же голос. Его схватили с двух сторон, подняли подмышки и усадили на прежнее место. Григорий Петрович сел опять справа от него, немного подальше, чем в первый раз. – Надумал что, боксер? – спросил он. Может, повежливее сейчас будешь разговаривать?

– Буду, – устало ответил Николай. – Давай только говорить один на один. Ну хоть на пять минут. – В комнате наступила тишина, угрожающая тишина готовящейся расправы.

– Ну, хорошо, – прервал молчание Александр Дмитриевич в своей неторопливой манере и переглянулся с Григорием Петровичем. – Я вижу, ты парень упрямый. Мы тебя оставим тут минут на пять одного, и ты подумай. Дадим тебе последний шанс. А не захочешь ничего говорить – ну, что-ж, это твое право. У нас демократическая страна, никого нельзя заставить говорить. Только вот садись за тот стол, хорошо? И к стенке, не сюда. – Николай неохотно повиновался и перешел к столу напротив. Спина сильно болела, рубаха под легкой курткой прилипла к коже от крови. Сотрудники вышли молча и закрыли за собой дверь. В комнате появился какой-то странный запах. Все тело было как сплошная рана, каждое движение причиняло боль. Его тошнило, мысли путались. Вскоре дверь открылась и человек, появившейся на пороге, скомандовал – Выходи. Побыстрей. Возьми свои носки и ботинки, там оденешься.

Николай с трудом встал, опираясь на стол руками, подхватил ботинки и вышел в коридор. Сотрудник торопливо захлопнул дверь, подождал, пока он наденет обувь, и потом снова скомандовал: Следуй за мной.

Николая вывели на улицу и посадили в ту же машину, на которой привезли с вокзала. Ехали молча. Почему-то стали болезненно чесаться ноги, голова кружилась, нестерпимо болела спина. Николай почувствовал, что засыпает, но вот машина остановилась и властный голос опять скомандовал – Выходи. – Николай вышел из машины в темноту, захлопнул за собой дверь и огляделся. К своему удивлению он обнаружил, что стоит напротив своего дома. Не оборачиваясь он побрел вперед, с трудом переставляя ноги. Сзади послышался натруженный рев мотора, машина взвизгнула шинами и унеслась по своим спешным делам. Жизнь в поселке, казалось, вернулась в свое привычное русло. Невдалеке играл аккордеон, и красивый женский голос, слегка хрипловатый, заливал притихший поселок нежными звуками и плачем души о несбывшемся счастьи и не сложившейся судьбе.

Стою на полустаночке
В цветастом полушалочке
А ми-мо про-ле-тают поезда
А годы, как метелица
Все чередою стеляться
Где-ж вы мои весенние года
Где-ж вы-ы, мои весенние года

Люськина веселая пьяная жизнь не останавливалась ни на секунду. – Недолго тебе осталось петь, – устало прошептал Николай, как будто обращаясь к ней. – Придет Леха, и никто больше не услышит песен твоих. И никто тебя не защитит, ни КГБ, ни милиция.