Отец Бенигно передвигался с видимым трудом. Собор опустел, и служба безопасности, нанятая муниципальными властями, согласно протоколу обходила все капеллы и ниши, чтобы до девяти часов подключить систему сигнализации с волюметрическими датчиками.
— Ты видишь это чудо? — произнес он, указывая на Портик. — На самом деле, Хулия, он должен находиться не здесь.
— Но, падре…
— Нет, правда, — настаивал священник. — Мастер Матео, как тебе известно, воздвиг его в тысяча сто восемьдесят восьмом году по заказу властей, алчно стремившихся привлечь все больше паломников в Сантьяго. Ими двигало необузданное желание обогатить свою епархию, пусть даже ценой искажения сокровенного смысла Пути Сантьяго. В те неспокойные времена, Хулия, некая группа священников, не согласных с такой профанацией, поклялась защитить истинный смысл и значение этого храма. И удивительным образом, дочь моя, это значение имеет непосредственное отношение к тому, что тебе довелось пережить. Сейчас я тебе объясню.
— Путь? — Я пожала плечами. — Вы полагаете, что он имеет какое-то отношение к моему рассказу, падре?
— Имеет.
— Слушаю вас.
— Вплоть до начала двенадцатого века многие паломники на Пути святого Иакова отчетливо сознавали, что имеют дело со всеобъемлющей и точной метафорой, символизирующей саму жизнь. Фактически до сих пор он остается лучшим из творений человеческого ума. Эти верующие начинали свой путь в заросших лесами французских Пиренеях, окруженных зеленью и водой, — точное воспроизведение детства. Затем, по прошествии дней, они взрослели, углубляясь в земли более ровные, в плодородные угодья Ла-Риохи или Арагона, олицетворявшие юность и полнокровную зрелость. Но по прибытии в Кастилию все их усилия шли прахом. Иссушенные суровые плоскогорья вокруг Бургоса и Леона являли собой образ старости и смерти, и пилигримы получали бесценный урок суетности и мимолетности нашего бытия. Но, Хулия, все они знали, что по прибытии в Леон им остается преодолеть еще один отрезок пути. Тот, что ведет в рай. Вдохновленные этой целью, они поднимались на пик О-Себрейро и вступали в роскошную Галисию, богатую рощами и ручьями. Зачарованные, они проходили через нее до Сантьяго, и там, после почти восьмисот километров пешего пути, именно в том месте, где мы стоим, им предстояло быть свидетелями великого чуда.
Я невольно слегка поежилась.
— Именно здесь, дорогая моя. В этом самом Портике, — произнес он, для вящей убедительности стуча в пол каблуком ботинка. — С одной оговоркой: прежде, до того как мастер Матео изменил его облик, ставший тем, что мы с тобой сейчас видим, тут находился совсем другой ансамбль, сотворенный теми, кто осмыслил и задумал сам Путь святого Иакова. Как ты понимаешь, они лицезрели вовсе не скульптурную группу, напоминающую об апокалипсисе или о пришествии Небесного Иерусалима. То, что они видели, было воплощением символического эпизода трансцендентного характера: преображение и вознесение Господа на небеса с горы Табор. Этот исчезнувший портик представлял собой «фотографию в камне» того удивительного момента, когда воскресший Иисус покидает свое тело из плоти и крови и превращается в Божественный свет, чтобы вступить в дом своего Отца. Пилигримы, преодолев путь от рождения до смерти, приходили сюда и осознавали, что и они способны стать светом… и продолжать жить.
— А что случилось с тем портиком, падре?
— Он разрушился, и его камни разбрелись по всей Галисии. Тайна, которую я собираюсь тебе поведать, Хулия, непосредственно связана с ним. Мы, настоятели этого священного храма, на протяжении многих веков передаем этот секрет друг другу по одной весьма важной причине. И этот довод поможет тебе понять, почему ты совершила свою одиссею и вернулась к ее началу, чтобы разобраться в происшедшем.
Отец Бенигно посерьезнел, расправил сутану и шагнул ближе к центру скульптурного ансамбля Портика.