Забойная история, или Шахтерская Глубокая

Но здесь, на природе, среди деревьев, Евдошин сморщился, ссутулился, утратил свою значительность. Лес подавил его, превратил в стареющего некрасивого мужичка с мешками под глазами и лысеющей головой. Рубашка на тюленьей спине взмокла от жары и быстрой ходьбы, живот, как сноп сена, опоясывался широким ремнем, дорогие плетеные туфли, как черевички гнома, нелепо задирали вверх свои кожаные носы.

— Вот мы и пришли, Анатолий Петрович, — ска-зала я.

— Толик. Называй меня Толик, — ответил он, доставая из кармана носовой платок и вытирая пот с раскрасневшегося лица.

Мы расстелили плед в самом укромном и тенистом месте, в двух шагах от края шурфа. Я надеялась, что Евдошин сам вступит в опасную зону и провалится и мне не придется ему в этом помогать. Евдошин достал из пакета две бутылки шампанского, прозрачный судок с мытой клубникой и два пластиковых стаканчика, снял влажную от пота рубашку, разулся и в одних брюках сел на подстилку.

Мне стало не по себе. То, что мне предстояло сделать, в играх воображения казалось отчаянной, но несложной и даже в своем роде привлекательной процедурой, но чем ближе к ее осуществлению я подходила, тем страшнее и кощунственней мне казалось заду-манное.

— Налей мне шампанского, Толик, — попросила я.

— Эх, жаль, нагрелось, — сказал он, открывая бутылку.

Евдошин занимался бутылкой, и я впервые заметила, что большой палец левой руки у него изуродован — он приземист и, как молодой гриб, округло расширен кверху. А из самого центра «шляпки» растет узкий, похожий на крюк ноготь. Я все еще стояла над ним, и он, глядя на меня снизу вверх, похлопал по пледу рядом с собой, приглашая меня занять свое место:

— Разувайся и садись.

Как же мне стыдно было снимать туфли! Мне казалось, что проще обнажить грудь, чем ступни и пальцы. Я разулась, села и зарыла ступни в густую траву. Анатолий Петрович протянул мне стаканчик с шампанским.

— А что у вас с пальцем? — спросила я.

— Ой, ну опять! У тебя! Что у тебя с пальцем!

— Я еще не привыкла…

— Ну так привыкай уже. А палец — это в детстве рвануло самопалом. Как шампанское?

— Сладкое.

— Любишь сладенькое?

— А клубничку можно взять?

— Конечно. Я же для тебя собирал.

— Какая огромная!

— Гигантелла. Я ее конским щавелем удобряю. Нужно его нарубить с треть ведра и залить теплой водой. И пусть настаивается неделю или две. А потом этой жижей удобрять.

— Под кусты?

— И под, и сверху. Видишь какая? Дай свою руку. А теперь сожми. О клубничина, с твой кулак!

Евдошин разжал мой кулак, склонился и стал целовать ладонь.

— Толик, налей, пожалуйста, еще шампанского.

Он повернулся, нащупал бутылку и наполнил мой стакан.

— А ты почему так мало пьешь? — спросила я.

— Сладкое не люблю.

Я поднесла свой стаканчик к его губам и стала поить. Он сделал несколько крупных глотков. Было начало десятого, начинало смеркаться, от каждого дерева на восток ползли живые, протяжные тени.

— Наконец жара спала, — сказал Евдошин.

Он поднялся, расстегнул ремень и стал раздеваться. Делал он это расслабленно и несколько кокетливо, как женщина, осознающая свою красоту.

Анатолий Петрович аккуратно свернул брюки, положил их на край покрывала и уселся рядом со мной. Мой рот сковал тяжелый поцелуй. Евдошин повелительным жестом уложил меня и набросился, как волк, давно не евший зайчатины. Пока его губы жевали мой рот, рука словно циркуль двигалась по кругу, постепенно уменьшая радиус и приближаясь к женскому центру. Он задрал мне юбку. Я зажала ноги и брезгливо ждала вторжения. Его губы наконец оставили в покое мой рот и поползли к уху, потом вниз от шеи к ключице и закончили движение, присосавшись к левой груди.

Я открыла глаза и, приподняв голову, посмотрела на место военного действия вражеской руки. К моим трусикам приближался палец, изуродованный самострелом, мерзкий инопланетный гад с крючковатой антенной на макушке. Я заорала от омерзения. Евдошин от неожиданности вскочил.

— Что? — только и успел спросить он.

В этот момент я приподнялась, подтянула колени к подбородку, сгруппировалась и со всей силы пнула Евдошина в пах. Мои пятки угодили в теплый набухший комок. Он сделал пару шагов назад, застонал, присел и, не удержавшись на корточках, завалился на спину.

В этот момент трава зашумела, шевельнулась под ним и, как болото, всосала его в себя.

Глава 10

Неделя перед пикником выдалась шумная и хлопотная. По кабинетам ходили плановики со списками, собирали деньги, обсуждали меню, искали транспорт, решали, кто сварит компот.

Из нашего отдела собирались на праздник только я и Галина Петровна. Аллочку муж не пустил, Марья Семеновна пожалела денег, хотя, подозреваю, не обошлось без недоброй воли Виктора. На подобные пиры, организованные шахтной элитой, приглашали только начальников участков и конторских женщин, поэтому горнорабочие мужья всегда держали оборону и старались не пускать жен на распутные мероприятия.