Забойная история, или Шахтерская Глубокая

— А как я, по-твоему, буду замуж выходить в этих обносках? Ты же хочешь, чтобы я замуж вышла?

— Мужчина в жены не шмотки берет, а женщину.

— Мужчине для начала понравиться нужно, а кто ко мне подойдет, если у меня даже платья нормального нет?

— А вот это на тебе сейчас что?

— Старье с косметическим ремонтом!

В аптеку зашел старик, и мама всем видом показала, что больше разговаривать со мной не будет. Я зашла к ней сразу после работы, в надежде раздобыть денег и отправиться к Таньке за новой кофточкой. Но она все еще злилась за мою пьяную выходку и за то, что я не пошла с ней в огород. Однако я все равно отправилась к Таньке. Сегодня Тетекин был в отъезде, а завтра будет на шахте. А что, если он снова меня вызовет к себе, чтобы продолжить разговор? Он так деликатно меня успокаивал, когда я разревелась у него в кабинете, так нежно смотрел мне в глаза. Даже если не вызовет, я ведь могу столкнуться с ним в комбинате. Я хочу хорошо выглядеть. Мне нужна новая кофточка.

Я забежала домой, чтобы взять вчерашнее платье, Танька обещала обменять, если не подойдет. Когда уже подходила к ее дому, вспомнила о той бумажке, на которой набросала график выходов Танькиного любовника. Записка осталась в сумочке, и я уже не помнила, есть вероятность встретиться с Монголом или нет. Но меня это не волновало. К черту Монгола! Мне нужна новая кофточка, я хочу вскружить голову Тетекину!

Танька бросила к моим ногам несколько кулей. Главной для меня деталью был высокий воротничок-стойка, на моей шее все еще виднелся засос. Затем цвет — кофточка должна освежать меня и подчеркивать красоту глаз. Ну и, конечно же, она не должна меня полнить. Я приступила к осмотру. Те, которые стоило примерить, я складывала на диван, не заинтересовавшие меня модели — в один из освободившихся пакетов. Перебрав, как Золушка, по зернышку весь запас кофточек, я принялась их примерять. Первая, бежевая, плохо села. Вторая, изумрудная, висела балахоном. Третья, нежно-голубая, придавала мне романтичности, но лишала сексуальности. У четвертой, бордовой, была открытая английская пройма, она невыгодно оголяла руки. Черная, на первый взгляд неприметная, оказалась самой удачной. Сшита она была из вискозы с добавлением эластина. Высокий воротник мягко опоясывал длинную шею, чуть присборенный рукав-фонарик зрительно расширял линию плеча, талия и бедра казались стройнее. Я крутилась перед зеркалом, рассматривая себя спереди, сзади и с боков.

— Как иностранка! — вдруг услышала я мужской голо-с.

За шторой, прислонясь к дверному косяку, стоял Монгол. На мне были только кофточка и трусики.

— Черная пантера, — добавил он и удалился из комнаты.

Я быстро переоделась и позвала Таньку. Мы договорились с ней, что я на шахте запишусь в ведомость и стоимость блузы будет удержана из следующей зарплаты. Выйдя из Танькиного двора, я снова столкнулась с Монголом. Он стоял возле машины и копался в багажнике.

— О-па-па! Черная пантера! — воскликнул он, увидев меня, и в этот же миг я почувствовала, как что-то холодное уткнулось мне в спину.

— Руки вверх!

Я обернулась. Коля Волошка стоял позади, уткнув в меня дуло охотничьего ружья.

— Не ссы, красавица, все будет путем! Коля, не пугай девушку.

Коля заржал и опустил ружье.

— Да я пошутил, — заржал Коля. — Разве можно дырявить такую красоту!

— Куда собралась? — спросил Монгол.

— Домой, — ответила я.

Из калитки вышла Танька:

— Ну где ваш заяц?

Монгол достал из багажника ведро, накрытое крышко-й.

— Мы уже все сделали, и в уксусе вымочили, можно жарить.

— Ой нет, на сковороде он жестким получится. Я его немного обжарю и потушу с чесночком.

— С чесночком! — заржал Коля. — А как потом целоваться?

— Кверху каком, — ответила Танька и, забрав у Монгола ведро, пошла в дом.

— Кверху каком! — хохотал весельчак Коля. — Не уходи, красавица. Пойдем кушать зайчика!

— Тебя как зовут? — спросил Монгол.

Я ответила.

— Нельзя отказываться, Аня, когда мы приглашаем к столу, это может нас обидеть, — сказал Монгол. — А нас не нужно обижать, Аня.

— Я и не думала отказываться, я люблю зайчатину, — ответила я и пошла в дом следом за Танькой.

Она разделывала тушку, заяц с треском распадался на куски.

— Кости хрустят, как человеческие, — сказал Монгол, входя.

Он вальяжно, засунув руки в карманы, несколько раз прошелся по кухне взад-вперед. Затем достал из кармана колоду карт и принялся их тасовать. Броски, вертушки, мельницы, веера — карты порхали в его руках, как живые. Я сидела на табурете рядом с Танькой и чистила картошку.

— Где Коля? — спросила Танька.

— Вот он, твой Коля, — сказал Монгол, глядя на входящего Волошку.

— О, картишки! — захохотал Волошка.

— Погоняем бычков? — сказал Монгол.

— Погоняем! — ответил Коля.

Они сели на пол посреди кухни и стали играть, скрестив ноги по-турецки. Монгол напоминал собаку-ищейку, которая не расслабляется и всегда держит нос по ветру, — он дергался, недоверчиво щурился, вертел головой, словно ожидал нападения сзади. Речь его была медлительная, будто сонная.