Читаем Забойная история, или Шахтерская Глубокая полностью

Карлик бьет чечетку, зал рукоплещет, за кадром слышатся радостный визг и похотливые женские вопли. Маленький мужчина падает на пол, его природа возвышается над ним, как труба. Из этого инструмента вырываются лирические звуки, тонкие и нежные. Двигаясь в такт этой музыке, на сцену выходят две полуобнаженные мулатки, зигзагообразно вращая бедрами. Они пластично вращаются, используя, как шест, поющий мужской инструмент.

В этот момент экран темнеет, покрывается рябью, и я снова вижу только хаотичное мельтешение точек. Они бурлят, вращаются, расходятся кругами, превращаются в серебристую мишуру и начинают падать с потолка, как медленный снег. Тонкая музыка страсти, которая лилась из плоти Белого карлика, не смолкает, она звучит где-то за кадром, развивается и обрастает сопровождением других мотивов.

Ветер, бьющийся в окно, подхватывает падающее серебро и носит его по комнате, как поземку. Бутафорский снегопад усиливается, и наконец из самой гущи рассеянного блеска появляется лицо Тетекина. Оно нависает надо мной, рассматривая и любуясь, и вскоре я вижу все его тело, явившееся из глубин дрожащего снега.

Он надвигается, расправив крылья и медленно планируя надо мной. Птица небесная. Сокол ясный. Спустившись, он покрывает мое тело легкими поцелуями, бережно клюет меня, превратившуюся в пшеничное поле.

Насытившись, Тетекин достает из гущи падающего серебра оружие, ветеринарный пистолет, и целится в меня, в самую нежную низость. Я испытываю страх, пытаюсь вырваться, но он наваливается всем телом и держит меня, как взбесившуюся самку.

И вот я чувствую выстрел, в меня вливается лекарство. Кипящая нега разливается по телу, от центра к самым границам. Ползет медленно, обволакивает, как сон, достигая кончиков пальцев.

Сквозь дрему я смотрю на Тетекина, обросшего белым халатом, он — врач, я — пациент.

Я корчусь, но мне не больно, мне сладко. Внутри меня снежит изображение, бурлит обилие молекул, и вскоре из хаоса точек рождается маленькая, закрученная спиралью Вселенная. Космические ветра, пробравшиеся в открытое окно, касаются новорожденной, она вертится, заворачивается в плотный клубок и наконец превращается в Белого карлика.

Когда проснулась, мать на кухне тарахтела посудой, собиралась на работу. У меня в кулаке был зажат белоснежный платок Тетекина, всю ночь я прижимала его к себе, чем и накликала этот странный сон. Я вскочила — предстоял ответственный день. Во-первых, нужно узнать, в какие дни у Коли Волошки будут ночные смены, и выследить Монгола. Далее — Тетекин. Он сказал: «Мы с тобой еще поговорим». Но когда? Где? К этому нужно быть готовой.

Я надела вчерашний наряд: несколько дней без шарфика мне появляться на людях нельзя. Мать все еще разговаривала со мной сквозь зубы, сказала, если не буду помогать ей полоть картошку, зимой мне придется есть собственные локти. Ну и ладно. Может, я к зиме уже выйду замуж.

Я вышла пораньше и на работу пришла первой. У Галины Петровны на столе в рамочке были записаны номера всех нарядных. Я позвонила начальнику сорок пятого. Изменив голос, представилась заведующей столовой и попросила назвать, по каким дням их работник Николай Волошка бывает на шахте: он, мол, задолжал деньги за два беляша и мне нужно забрать долг, потому что скоро намечается ревизия. Сергей Петрович озвучил график выходов. Как только я положила трубку, дверь распахнулась, и в отдел вошел худощавый человек невысокого роста с бритой налысо головой. Светлая футболка висела на нем балахоном, из широких рукавов, как вермишель из слоновьих ушей, свисали согнутые в локтях руки. Кожа лица была помятой и несвежей, как промокашка, которой только что вытерли пыль со стола. Перед собой он держал две согнутые буквой «Г» медные проволоки. Они, как тараканьи усы, шевелились в его руках.

— Где у вас север? — спросил он.

Я пожала плечами, а он принялся ходить по кабинету, исследуя воздух своими тараканьими проволоками.

— Слабое биополе… — сказал он, вращая «усами» над Аллочкиным столом.

— А здесь сильное, — сделал он вывод, испробовав поле над столом начальницы.

На пороге появились Аллочка и Галина Петровна.

Незнакомец поздоровался и прекратил сеанс.

— Вы кто? — спросила начальница.

— Пропал человек… — начал объясняться мужчина.

— А! Так вы экстрасенс?! — обрадовалась Галина Петровна.

— Совершенно верно.

У меня потемнело в голове. «Союз нерушимый республик свободных…» — молниеносно запела я про себя. Если он способен читать мысли, мне нужно громовым пением заглушить свои внутренние сигналы, чтобы он не понял, что я имею отношение к исчезновению Хилобка.

— Ну и как там дела? Выяснили что-нибудь? Жив Хилобок или нет?

«Сплотила навеки Великая Русь!»

— Очень слабый сигнал, — ответил он, — но среди мертвых его нет. Мне мог бы помочь человек, который виделся с ним последним.

«Да здравствует созданный волей народа!»

— Я виделась, — сказала начальница.

«Единый могучий Советский Союз!»

— Подойдите ко мне, — сказал экстрасенс.

«Славься-а-а Отечество!»

Галина Петровна подошла к нему, и он стал водить проволоками.

«Наше-е-е свободное!»

— Закройте глаза, — приказал он.

Перейти на страницу:

Все книги серии Претендент на бестселлер!

Похожие книги

Собрание сочинений
Собрание сочинений

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

Анатолий Алинин , братья Гримм , Джером Дэвид Сэлинджер , Е. Голдева , Макс Руфус

Публицистика / Поэзия / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза