Заботы света

Вот уже зима окрепла, устоялась — она все не ехала и не подавала вестей.

«Быть может, к святкам приедет, — думал он с каким-то греховно-лукавым чувством, — она любит всякое такое веселье, чей бы ни был праздник». Но отсвятковали русские со всею широтой души — и наславились, и нашутились ряжеными, и гаданий было полно по звездам, и вдоволь наугощались, — она все не ехала.

А тихим, прелестным праздником пребывала зима! Как вольно, как светло было в улицах, и как далеко уходила дорога, например Арская, — это теперь она была улицей и называлась Арской, а прежде была дорогой в Арск, один из городов Казанского ханства. И где-то, тоже далеко, в снегах горбились, кутаясь в чекмени, Мамадыш и Чистополь, Малмыж и Тетюши… и, верно, иллюзию возрождения переживало Булгарское городище, сверкая снежными дворцами, слепя богомольного пилигрима яркостью морозных алмазов.

Пестрел базар — цветными шалями, мерлушками оторочек, лисьими тулупами, куньими воротниками; даже чекмени с заплатами выглядели живописно. Торговцы, все как один ражие, с хмельным задором во взгляде, приплясывали в лавках, сильно и гулко ударяя в ладоши. У казенки грудился сброд гуляк. Водку пили прямо на улице, аппетитно крякая и занюхивая рукавом. На озере Кабан знать гоняла пары и тройки; трели гармошек едва поспевали за ветром скачки. На льду Гнилого озера молодежь каталась на коньках — веселый галдеж стоял до ночи почти.

В гостинице утром и вечером топили печи. Навезли свежерубки, во дворе пилили и кололи дрова, служители тащили веселое беремя смолисто и холодно пахнущих поленьев и с громом роняли около печек, разжигали огонь. Поначалу аспидным дымом пыхало из жерла печки, крепко постреливало, но уже скоро занималось жаркое, золотисто-слепящее пламя и лучики начинали прыгать на противоположной стене широкого и сумрачного коридора…

В один из таких морозных и ярких дней в номер Габдуллы постучали вежливо, но решительно. Открыв дверь, он увидел незнакомого человека, похожего на приказчика, но слишком пожилого для этой канительной должности. Голову держа в легком поклоне, человек глянул из-под козырька финской шапки, бросающего тень на его седые клочковатые брови.

— Вас ожидают на Воздвиженской. Велели везти немедленно.

— Куда? Зачем?

— В каретную мастерскую Фурлетова. Извините… велено поскорей.

Абузаров! Истинно гусар, вздумал небось покупать карету.

— Еду… но, честное слово, я-то зачем понадобился?

На широком, гладко подметенном дворе Габдулла увидел старика Фурлетова, в тулупчике и съехавшей набок татарской шапочке с короткой меховой оторочкой, и стройную даму в облегающем пальто, с пышным горностаем на плечах. Задохнувшись, он воскликнул:

— Остановите! — И, не дожидаясь, выпрыгнул из саней на ходу, рванулся к ней, стал.

Фирая-ханум, оглядываясь на Фурлетова и смеясь, короткими шажками подбегала к нему. Белые фетровые сапожки были на маленьких крепких ножках Фираи-ханум.

— Говорите сразу… вы догадались, догадались, что я?.. Только правду, правду!…

— Кажется, я почувствовал… а сперва-то подумал — гусар.

— Прекрасно! Я так и буду рассказывать: он выдал мою причуду за гусарскую выходку.

Фурлетов, любезно посмеиваясь, пожал Габдулле руку и позвал пить водку.

— Шибко-то не смущайтесь, — успокоил он, — мы попросту, тут у меня уголок для такого дела. Тащилин Дмитрий Кириллыч, тайный советник, не погнушался. Давай, говорит, еще по одной, да-с!

В каретнике, в чистом, морозно пахнущем закутке, освещенном широким зарешеченным окном, выпили с Фурлетовым по стаканчику и закусили сухой рыбой. Затем вышли, походили кругом кареты. Фирая-ханум, с веселой усталостью махнув рукой, отозвала Габдуллу в сторонку.

— Вы потом осмотрите экипаж, он совершенно великолепный… Алексей Фокич, а Алексей Фокич, мы едем, едем! Да, как договорились, на Евангелистовскую, дом Шакирова. Спасибо вам, голубчик!

Уже выезжая со двора, она повернулась к Габдулле и шепнула с выражением упоительного счастья:

— Я увела этот экипаж из-под носа у губернаторова зятя, так-то!

— Куда мы теперь? — спросил он.

— В «Аркадию», в «Варшаву», да в любой кабачок. Ну, не пугайтесь. Мы поедем ко мне и погреемся чайком.

Как и в прошлую зиму, как год назад, сани остановились около двухэтажного высокого дома с замковыми камнями над верхними окнами, с маленькими нишами — под нижними. Балкончик во втором этаже. Парадный подъезд сбоку фасада. Высокий дощатый забор скрывал все до единой надворные постройки, только клены, росшие во дворе, возвышали над забором заснеженные верхушки.

На звонок выбежала, отворила им и кинулась вверх по крутой лестнице молодая горничная с точеной, как балясина, фигуркой. Наверху, обождав хозяйку с ее гостем, растворила дверь, пропустила их вперед, лукаво-боязливо опуская взгляд. Так же вроде не смея глянуть в лицо хозяйке, помогла ей раздеться и удалилась в полутемную, теплую глубину коридора, приглушенно, но мелодично окликая кого-то и напоминая о самоваре.