Заботы света

Таким же приятным, живым и умным оказался он и при ближнем знакомстве. Колоритна была у него и внешность: ростом высок, телосложением крепок, на эбеново-темном лице кудрявая смолянистая бородка и выразительные огненно-карие глаза. Сдержанно остроумный, находчивый в делах, он был, несомненно, из породы сильных, одаренных и, по всей видимости, небогатых людей. А таким — ах, печаль наша! — дорога одна: медресе в каком-нибудь Хвалынске, или в Омске, или в Оренбурге. Ну, а если найдется богатый покровитель, юноша поедет в Бухару, в Стамбул или Каир, да только опять же по части духовной. И вот человек, одаренный талантами инженера, врача или политика, становится муллой. Иной и на духовной стезе оказывается полезным обществу, но многие, не перенеся испытания сытостью, остаются самодовольными блюстителями ветхозаветных устоев. На этот счет о Габдрахмане-хазрете можно было судить по его поступку, который выразился в том, что он сделал своим гостем крамольного поэта, и тут в нем сказалась и особенность его характера, и особенность его положения в городе, ну да и желание блеснуть — и рискнуть! — оригинальным знакомством и пикантностью обстоятельств.

Он умел хранить такт и, устроив гостю беспечное жительство в степи, не докучал своим обществом, а наезжая, всякий раз привозил кипы газет и журналов да прихватывал редкую книжицу из своего собрания, а городские новости, которые он передавал соскучившемуся отшельнику, были, как нарочно, веселые, легкие и, можно сказать, носили целительный смысл. И привозил, гостинцы и обязательную бутылку ликера, находя его полезным для здоровья, для душевного здоровья, — шутливо он подчеркивал. И конечно же привозил ворохом приветы и поклоны от горожан, с которыми Тукай успел познакомиться.

Подумав о новых знакомых, он взял было свое письмо — не написать ли о здешних людях? — но раздумал, слишком неопределенным показалось ему самому представление о здешних людях. Можно было бы поделиться одной примечательной мыслью, но и мысль тоже была еще смутной. А между тем мысль эта беспокойно напоминала о себе то и дело, вот и теперь: в этом старом краю шла какая-то молодая энергичная жизнь! Была эксплуатация, надувательство, богатство одних и нищета других, но все это не успело еще закоснеть — да, и нищета тоже, здешняя голытьба глядела еще бодро, залихватски, еще надеялась, что и ее не обойдет удача, — все это было, но витало и что-то свежее, витал дух пионеров и первопроходцев, и был в отношениях между людьми некий демократизм, привнесенный в эту жизнь, может быть, степными идальго… Троицк строился как форпост имперской устремленности на Восток, как военная крепость для устрашения степного народа, а сделался мирной торговой факторией. Сюда шли караваны из потаенных глубин Азии. Воображение Габдуллы особенно поражало то, что сюда степенно вступали слоны, пившие воду из священного Ганга! Необыкновенны были наименования товаров, поэзией овеяны названия городов и стран. Ну вот Китай, Небесная империя, ее товары — парча, шелк, фарфор, финифть. Или Дамаск, булатные клинки оттуда. Вогуличи и березовцы с мехами куницы, соболя, росомахи, бобра и белки. Великоустюгские купцы с деревянным подельем, камедью, киноварью. Казанцы с расписными тюбетейками и сафьяном… кашгарцы, хивинцы, бухарцы, казахи… Сколько людей, сколько наречий!

При взгляде на троицких деловых людей создавалось впечатление, что они видели исход всех бед в жарком, неукротимом деле, они словно радовались, что сбросили с себя летаргию ума, души, все бредни мусульманского фатализма и стали устроителями какой-то новой, деятельной и полезной жизни. Да, было неизбежное служение капиталу, были алчность, несправедливость, обман, но было и что-то несомненно правильное, необходимое и полезное. Через этих людей проникала в степь книга, проникали порядки, которыми жил весь цивилизованный мир, в городе открывались библиотеки, выходили газеты и журналы, да вот хотя бы журнал «Айкап», первый журнал на казахском языке. Были медресе, а была и светская школа, которой руководил учитель Лутфулла Газизов. Тукая познакомили с ним. Это был стройный, молодой человек, скромно и опрятно одетый, из тех умственных пролетариев, которых откровенно недолюбливало старозаветное общество. Учитель рассказал, что эту школу на свои средства и с помощью благотворительного общества строил его отец, умерший недавно, и что сам Лутфулла преподает в этой школе уже десять лет, и что он составил программу для обучения татарских детей русскому языку, но вести уроки по этой программе ему не разрешают…