Забракованные

— Седдик, — сорвалось с ее губ.

Не выдержав, она зажмурилась. «Святая Мэл» — это же какое-то богохульство!

— Седдик, — подтвердил Монтегрейн, чуть улыбнувшись. — Славный старик.

Амелия шумно выдохнула. Подумать только, они с нынешним супругом разминулись в лазарете буквально на несколько дней. А может, и вовсе — часов?

Что было бы, столкнись они там? Узнал бы он ее? Рискнула бы она уже тогда попробовать его вылечить?

Судьба, словно в насмешку, сталкивала их снова и снова: на балконе королевского дворца, на пороге гостиной во время похорон Анабель Монтегрейн (на сей раз в прямом смысле), почти столкнула в лазарете, но все же развела, чтобы теперь столкнуть уже по-настоящему: в храме и в одном доме…

Убрав наконец ладонь с шеи, Мэл вновь устремила взгляд на озеро, неосознанно начав перебирать пальцами травинки у своих ног. Роса уже окончательно сошла, и трава была абсолютно сухой и даже чуточку теплой.

— Эйдан не знал, да? — снова заговорил Монтегрейн. И рука Амелии, занесенная над очередной травинкой, напряглась, замерла в воздухе, а плечи словно сковало холодом.

Если бы Бриверивзу было известно о чудодейственных свойствах ее крови, он не только вылил бы ту из нее до капли и продал бы, но и на всякий случай выпотрошил бы тело, лишь бы получить новые деньги для ставок на скачках.

— При чем здесь Эйдан? — голос прозвучал резко, даже грубо.

Но Монтегрейн проигнорировал вопрос. Смотрел на нее, щурясь в лучах яркого, уже совсем не утреннего солнца, и явно пришел к каким-то выводам.

— Никто не знал, да? Ни Бриверивз, ни лорд Грерогер, — продолжил рассуждать вслух.

Если бы отец знал, он запер бы ее в чулане на все время войны и ни на шаг не подпустил бы к лазаретам…

— При чем здесь это? — возмутилась Мэл.

И собеседник опять прочел между строк.

— Не знали. — Кивнул словно не ей, а собственным мыслям. — И вдруг тайна, от сохранности которой целиком и полностью зависит ваша жизнь, доверяется… мне? — Его губы улыбались, но взгляд оставался серьезным, пристальным.

О да, он был абсолютно прав, и, возможно, это было самым глупым поступком в ее жизни. С чего она взяла, что Бриверивз, если бы узнал ее тайну, выпустил бы из нее всю кровь, а новый супруг поступит иначе?

Амелия передернула плечами, избавляясь от неестественного в летний зной озноба, и огрызнулась:

— А почему бы мне не довериться собственному мужу?

И почему бы, в самом-то деле, ей самой не решать, кому и что говорить?

В ответ на напоминание об их статусе Монтегрейн сперва невесело усмехнулся, затем поморщился.

— Очень смешно. — Он был прав: смешно не было. Мужчина все ещё смотрел на нее, не отводя взгляда, а его голос стал тверже: — Перефразирую. Я верю в чудодейственные свойства вашей крови. Вы — Грерогер, и этим все сказано. Но мне не десять лет от роду, и я также прекрасно понимаю, что у всего есть цена.

Амелия сглотнула.

Опустила глаза.

— Нет цены, — пробормотала тихо.

— Три с лишним миллиона не цена? — последовал язвительный ответ, заставивший ее снова вскинуть голову. Боги, он не просто догадывался о том, зачем ее ему навязали, а знал наверняка — с подробностями и суммами. — Если цена возможного лечения — то, что так страстно мечтает выведать у меня ваш наниматель… — Пауза. — То нет, пожалуй, я откажусь от вашего заманчивого предложения.

Все вдруг стало ясно как день.

— Вы знали, что я встречалась с Гидеоном, — ошарашенно прошептала Амелия.

— Нет, я поверил, что вам так нужны новые тряпки именно в тот самый день! — грубо. К ее досаде, непривычно грубо — на манер того, как он общался с ней в храме в день их венчания.

— Вам признался господин Линч?

Монтегрейн качнул головой.

— Линч работает на тех, кто ему платит. Он знает, что я об этом знаю, а меня устраивает, что он хорошо выполняет свою работу. Оливер следил за домом портного и прекрасно видел того, кто вошел туда через черный ход незадолго до вашего приезда. — Амелия поджала губы. Все было так просто… Монтегрейн насмешливо изогнул бровь. — Что, даже не станете оправдываться?

Все его благодушие исчезло без следа, словно с ней разговаривал кто-то другой, не тот, кто гордо отказывался от помощи, а потом брел к этому озеру, превозмогая боль, но держа себя в руках, чтобы ненароком не опереться на нее слишком сильно. Этот другой человек был опытным интриганом и много раз бывал бит жизнью так, что уже давно не верил людям на слово. И это его Гидеон советовал обмануть дружелюбием и лаской? О да, Монтегрейн прав — это ни капельки не смешно.

Амелия вдруг почувствовала страшную усталость, словно вся тяжесть мира навалилась ей на плечи. Не страх, не волнение, а именно усталость — спокойную, но такую опустошающую.

И раз уж они говорят по-настоящему начистоту…