Забракованные

Амелия растерялась, а собака снова рыкнула и красноречиво подставила мощную голову под ее руку, мол, гладь уже, чего стоишь?

Кажущаяся на вид жесткой, черная кудрявая шерсть, наоборот, оказалась мягкой. И очень теплой — Шеба долго лежала на солнце.

— Ты не будешь меня есть, да? — с улыбкой поинтересовалась Мэл.

Собака глянула на нее едва ли не снисходительно и снова лизнула в ладонь. Кто бы мог подумать?

— Я иду в сад, — сказала Амелия. — Пойдешь со мной?

Шеба снова рыкнула и отступила, прошла чуть вперед, в ту самую сторону, куда и собиралась Мэл, и обернулась. «Ну, идешь?» — так и говорил ее взгляд.

Амелия улыбнулась.

— Иду.

* * *

В саду она проводила все последние дни. Тут было — хорошо. Не так, как в бабушкином саду, этот был совсем другой — менее ухоженный, более дикий, однако тоже живой.

К озеру Амелия так больше и не съездила, хотя Олли и Ронни за эту неделю успели по очереди подойти к ней и предложить свои услуги сопровождения, если понадобится. Мэл отказалась.

На самом деле она еще вообще не видела все поместье. Дом был обнесен высоким забором, захватывая лишь территорию сада. Все остальные земли, относящиеся к Монтегрейн-Парку, располагались за оградой: с одной стороны — Монн, с другой — сельскохозяйственные угодья самого поместья.

Насколько Амелии было известно, Монтегрейны издавна занимались разведением коней, а также владели огромными пшеничными полями и были главными поставщиками как зерна, так и лошадей во всем Столичном округе. Сам король и его свита ездили на конях Монтегрейнов. Говорили, что пока в отношениях с соседним Аренором не наступил разлад, за местными жеребцами приезжали даже оттуда.

Бриверивзы тоже раньше владели плодородными землями на востоке страны, но в связи с их удаленностью от Цинна, из которого никто из Бриверивзов уезжать надолго не собирался, те полностью были под контролем управляющих. До тех самых пор, пока Эйдан их все не распродал. Заодно, правда, выяснил, что люди на местах подворовывали, и пару дней рвал на себе волосы из-за того, что в свое время пустил все на самотек. Пару дней, пока не отправился пропивать и проигрывать оставшееся.

Как Амелия поняла, Монтегрейн занимался поместьем сам, как и когда-то ее отец.

Шеба и правда пошла вместе с новой знакомой. Более того, завела ее в самый конец сада. А когда Мэл зашла в одну из тенистых беседок и присела на скамью с резной спинкой, та улеглась у ее ног и, казалось, заснула.

Легкий ветерок трепал волосы Амелии и взъерошивал шерсть черной собаки. Мэл посетило странное нелепое чувство безопасности в этом месте и в этой странной компании. Будто все плохое да и весь остальной мир остались там, за воротами этого сада.

Глупо.

Амелия слишком долго пыталась отгородиться от боли, прячась в собственных иллюзиях и надеждах, которые не сбывались. С нее довольно.

Опустив взгляд, она вдруг увидела то, чего не заметила прежде: прямо на сиденье скамьи были выцарапаны буквы — будто кто-то сидел здесь, так же, как она, и в задумчивости водил гвоздем или тонким лезвием по покрытой лаком древесине.

«Анабель».

Буквы были кривыми. Тот, кто наносил их, давил с усилием, от самих букв по лаковой поверхности тянулась целая россыпь трещин.

Анабель… Как странно, Мэл даже поежилась. Женщина, живущая в этом доме более десяти лет назад, оставила на скамье свой след. А злая ирония в том, что, раз его до сих пор не закрасили, никто этот след так и не заметил.

В том, что хозяин поместья намеренно не стал сводить надпись, Амелия сильно сомневалась. Он ведь даже не озаботился тем, чтобы повесить на стену портрет покойной жены…

И все же. Любили ли Анабель и Рэймер друг друга? Были ли счастливы?

Мэл вспомнила свой первый и последний визит сюда до переезда в Монтегрейн-Парк на прошлой неделе — похороны Анабель. К своему стыду, Амелия не помнила не только точную дату, но и год, когда это произошло. Двенадцать? Тринадцать лет назад? Или, может, одиннадцать?

Зато отчего-то отчетливо помнила, как влетела свежеиспеченному вдовцу в грудь на пороге полной гостей гостиной. Шум, звон посуды, гомон голосов, чей-то демонстративно громкий плач, чей-то смех — и мужчина в черной одежде, бледный и с таким выражением лица, будто он сам собрался ложиться в гроб.

Тогда горе Монтегрейна показалось Амелии искренним…

Из задумчивости ее вывели быстрые легкие шаги, затем и голос:

— Шеба! Шеба! Ты где, красавица?! Ше-е-е-еба!

Сидевшая с ногами на скамье Амелия торопливо пересела, как подобает леди, и оправила юбки.

А в следующее мгновение на пороге лишенной двери беседки показался уже знакомый ей мальчишка. Он был все в той же (или точно такой же) линялой рубахе свободного кроя и обрезанных чуть ниже колен штанах. Единственная разница — на сей раз он был не бос, а обут в коричневые грубые ботинки с ободранными носами.

— Джерри? — удивилась Мэл, каким-то чудом припомнив имя сына кузнеца.

— Леди Монтегрейн? — взаимно изумился тот. И лишь потом спохватился, почтительно склонил голову. — Прошу прощения, миледи, что потревожил ваше уединение.