Забулдыжная жизнь

Несколько раз лечился в кожно-венерологическом диспансере. Весьма продуктивно. Дожил до вставных зубов. Поумнел, даже бросил пить на непродолжительное время. От скуки уподобился набоковскому Гумберту и переключился на недоразвитых, но рано повзрослевших девиц. Занятие немного щекотливое в криминальном плане. Нимфетки – весьма капризные существа. Постоянно шантажируют и требуют невозможного. Сучки похотливые! Оберут до нитки – и привет! Остался в одних трусах с растянутыми, как резинка, нервами. Ладно, это все в прошлом. Чего уж…

Сижу в библиотеке, листаю «Огонек». По-соседству – студенты филологи. Судя по дыханию, изучают творчество Шарля Перо, шепчутся. Прислушался. Говорят о Красной Шапочке. По их мнению – обыкновенная шалава. Бескультурные люди, далекие от цивилизации. Пересел подальше. Не тут-то было! Подкралась библиотекарь, стала навязывать свои услуги. Пригляделся – вылитая Красная Шапочка!

После библиотеки бухали с Троцким. Троцкий – тот еще тип. Совершенно не отличается от фамилии. Так вот, у Троцкого есть заветная мечта – открыть крематорий. По ходу пьянки я листал страницы памяти и наткнулся на японцев и Сергея Лазо. Предложил Троцкому сделать крематорий передвижным. Вроде трамвая с печкой. Подъезжаешь по адресу, где ждет клиент, берешь с родни деньги и тут же запихиваешь мертвеца в топку. Трамвай дает прощальный гудок и мчится на следующий вызов. Потом всем родственникам раздают погребальные урны, за отдельную плату. Короче, планов громадье, но реализовать их проблематично – нет денег на трамвай. Стали думать, что можно продать для появления начального капитала. На глаза попался ржавый велосипед. Во мне проснулся Цицерон, но какой-то косноязычный. Взаимопонимания мы с Троцким не достигли.

Кто я? Где? Угнетают окрашенные в грязно-голубой цвет стены с разграничительной филенкой. До полного отчаяния доводит хмурый, с признаками мизантропии доктор. Он поочередно задирает мне веки и задает расплывчатые вопросы. Чередуя рывки и провалы, нехотя возвращается память. Троцкий оказался агрессивнее и сильнее. Я догадывался, что в его натуре доминирует нечто звериное, но не до такой же степени! Ноет прибинтованное к голове ухо. Данное обстоятельство подталкивает к мысли – заняться живописью. Всегда поражали шедевры ван Гога. Мазня-мазней, а стоят миллионы!

Ближе к полудню заявился Троцкий в драном пальто и синяках. Пряча бесстыжие глаза, положил на тумбочку гуманитарную помощь. Канючил, жаловался на жизнь. Потом схватил меня за руку и стал умолять, чтобы я написал встречное заявление. Так вот в чем причина показного милосердия! Оказывается, он навестил меня не по зову души. Троцкому за жестокое обращение со мной светил срок. Судьба подлеца висела на волоске. Я ощутил себя Богом и заломил цену в пять бутылок водки. Хлопнули по рукам. Словно пронюхав о заключенной сделке, нарисовался участковый.  Мы убедили его, что драки не было как таковой, были соревнования по борьбе. Подтверждая искренность наших отношений, мы с Троцким поцеловались. Поцеловались на удивление нежно. Человек в погонах смахнул слезу. Дескать, мир и любовь!

За спиной хлопнули ладошками обшарпанные двери. Больничное крыльцо радикально отличалось от церковного, манящего легкими деньгами – на нем не собирались калеки, никто не демонстрировал свое уродство и не молил о помощи. Хотя по идее должно быть наоборот. Глубокий вздох одурманил меня. Мир качнулся, накренились и еле уловимо поплыли здания. Душа запела «Лазаря». Возникло ощущение, будто заново родился, будто все плохое осталось в прошлом, а впереди – только свет и бесконечное счастье. Даже подживающее ухо перестало чесаться. Эйфория длилась недолго. Воздух с примесью выхлопных газов выветрил из груди запах больницы. Под ногами хрустнул снежок. Хрустнул, как в детстве. Когда казалось, что смерти нет, а самое страшное – это пауки и отцовский ремень.

У ларька, под лысым кленом, топтался Троцкий. Я не преминул напомнить о долгах. Троцкий обнадеживающе кивнул вислоухой шапкой и испарился, оставив узорчатый велосипедный след. Все складывалось как нельзя лучше! Я ласточкой взлетел на свой этаж и впорхнул в родное гнездо. Приветственно скрипнули половицы, в нос садануло затхлостью и канализацией. Наверху рухнул шифоньер… Жизнь дернулась и заскользила по накатанной лыжне.