Забулдыжная жизнь

Лет двадцать назад, напротив квартиры Мохова, поселились беженцы из Киргизии. Глава семьи, горбун с редкой шевелюрой и руками орангутанга всегда находил деньги на пьянку и никогда – на опохмелку: не умел экономно распределять средства, пропивал все сразу. Килограмм портвейна делал его просветленным. Сосед говорил такие умные вещи, замешанные на восточной мудрости, что в медвытрезвитель его брать не решались и сразу оформляли в психушку. Провентилировав мозги, его возвращали жене – маленькой, мумифицированной женщине с огромными глазами на желтом лице. Горбун навещал Мохова по утрам. Его черные восточные глаза умоляли: «Дай что-нибудь, – трубы горят». Из труб несло перегаром, и сомневаться в честности соседа не приходилось. Со временем «просветленный» выпил все аптечные настойки и валокордин, оставшиеся у Мохова от прежних жен, и уже косился на флакон давно протухшего одеколона, которым Мохов не пользовался. Визиты горбуна до такой степени утомили Мохова, что он того возненавидел.

Как-то вечером в квартиру Мохова влетела супруга алкоголика. Взвинченная до предела она первым делом извинилась и заперлась в ванной. Послышался шум воды и тихий мат с акцентом.

– Мы ведь только ремонт закончили, – начала оправдываться она, выйдя из ванной. – Не успела с работы прийти, а этот гад стал деньги клянчить. Не дала… Пожарила яичницу с помидорами, зову его, а он не идет. Решила посмотреть, чего он притих. Захожу в комнату, – женщина снова выругалась, – а этот шайтан навалил прямо на ковер и смотрит на меня с такой злостью! Меня аж затрясло. Он же взял и пнул в меня эту кучу. Почти промахнулся! Теперь заново придется обои клеить.

«Плохо быть жадной, еще хуже – с жадиной жить! – раскинул мозгами Мохов, но из деликатности промолчал. – Дала бы придурку червонец, и не было бы катаклизма. А так сама в говне и ремонт в копейку влетит!»

– Не переживайте, бывает и хуже, – принялся успокаивать он женщину. – Вон, Барков, автор «Срамных од», взял да и утопился в выгребной яме. Устал от пьяной жизни и нырнул. Представляете? Любая невоздержанность приближает час смерти. Ну да что теперь об этом… Пережить самого себя невозможно.

Соседку настолько ошарашили свалившиеся с неба проблемы, что она не могла понять, о чем говорит Мохов. Она извинилась за беспокойство и убежала. Через стенку отчетливо донеслись крики и шум борьбы.

Прошел месяц или чуть больше. Мохов уже забыл про семейный скандал, как соседка снова ворвалась к нему без стука и вытянула струной свое высохшее тело. Ее большие глаза влажно блестели.

– Карим помер! – выдохнула она и обвисла. – Пошел в туалет и…

Заключение о смерти зафиксировало кровоизлияние в мозг. Видимо, сосед чересчур сильно напрягся. Отношение Мохова к покойному резко изменилось. Он, Мохов, вообще уважал мертвецов. Только эта категория граждан, по его убеждениям, не была способна на гадости. Чтобы увидеть ум, честь и совесть нашей эпохи, полагал Мохов, надо сходить на кладбище – все достойные там.

Подъезд, в котором проживал Мохов, напоминал заповедник для сумасшедших. На пятом этаже обитала странная семейка. Клавдия Петровна, хозяйка квартиры, страдала падучей болезнью. Не черной немощью, не эпилепсией, а просто падучей. Как увидит подходящее местечко, так и падает. И может лежать неподвижно часами. Дочь ее, Зоя-Самосвал, пошла в мать. Но валяться предпочитала на кучах щебня или песка. И не просто валяться, а принимать соблазнительные позы. Чаще всего стоять на коленях, уткнувшись головой в землю. Спит она в таком положении, а со стороны кажется, будто работает, будто что-то ищет.

Глава этой семейки, Поллинарий Викторович, обладал шикарным по красоте и воздействию на мозг прозвищем – Фено-барбитал. Он был настолько самодостаточен, что ему завидовал Бог. Поллинарий Викторович мог спать стоя! Его парадоксальная способность вызывала у врачей массу вопросов и не находила ответа. Спал Фенобарбитал где придется: в общественном транспорте, на работе, на улице. Он мог спать сутками и принимать пищу во сне. Он и в туалет ходил во сне, после чего медперсоналу приходилось его срочно переодевать. Однажды Поллинарий Викторович проснулся и удивленно осмотрел палату. Увидев рядом на стуле дремавшую жену, он толкнул ее в бок.

– Ты мне снилась в гробу. Выглядела потрясающе! – сказал он ей восхищенно.

Горькая правда оставила осадок в душе Клавдии Петровны, но не оставила сомнений в искренности мужа. Фенобарбитал был прав. В гробу Клавдия Петровна смотрелась бы гораздо лучше, чем в застиранном халате и стоптанных дырявых тапках. Женщина этого не понимала и возмутилась. Они поссорились и снова уснули. Не семья, а царство Морфея! Они так и ушли на тот свет, не выходя из привычного состояния. Куда подевалась их дочь, никто не знал. Ходили слухи, что ей интересовались черные риэлторы. Вскоре их квартиру заняла Анна Семеновна Теребитько.