Забвение истории – одержимость историей

2) Немецкая история характеризуется разорванностью. Не только различные, сменяющие друг друга формы государственности (Священная Римская империя германской нации, Германский союз, Кайзеровский рейх, Веймарская республика, Третий рейх, двухгосударственность, ФРГ) не позволяют говорить о единстве[395]. Внутри эпох также пролегают водоразделы, разломы, границы. Схизма конфессий, конфликты между династическими и локальными традициями препятствовали становлению единого стиля культуры. Немецкая культура разрывалась не только между императором и папой, Баварией и Пруссией, дворами монархов и городами, но и между, с одной стороны, протестантской интровертностью (Innerlichkeit; совесть, аскеза, искренность, презрение к общественным условностям) и, с другой стороны, католической церемониальной культурой (акцент на коллективную партиципацию, положительное отношение к чувственности, маскарадам, условностям и стилю).

3) Без осознанного размежевания нельзя восстановить преемственность. Историческая апатия послевоенных поколений непосредственно связана с исторической эйфорией довоенных поколений. Юный Гюнтер Грасс восторгался Гитлером и фон Гутеном, причем Гитлер виделся ему историческим двойником фон Гутена. Герои немецкой истории в большом количестве присутствовали в художественных фильмах киностудии DEFA, которые выпускались для политической пропаганды. Эффектные инсценировки нацистских мемориальных церемоний в честь давних исторических событий напрямую увязывали их с актуальными целями и задачами. Военным операциям давались звучные кодовые названия – «Барбаросса», «Шарлемань»; Йорг фон Фундсберг, рыцарь времен Крестьянской войны, был для Грасса героической фигурой еще до того, как в честь этого исторического персонажа была названа дивизия СС. Разумеется, ни Барбаросса, ни Карл Великий, ни Йорг фон Фундсберг не повинны в этом, но история, особенно национальная история, всегда является мемориальной историей в ее рецептивном контексте. Кто хочет помнить немецкую историю, должен помнить и то, как ее помнили.

4) Фрагментированность вместо единства. Величие и единство уже не могут считаться целью немецкой истории, ибо чем больше становилась Германия, тем важнее делались для нее ее враги и тем агрессивнее была ее политика. Историческое грехопадение немецкой национальной истории заключалось в отождествлении рейха и нации; экспансия империи происходила за счет захвата других земель при одновременном этническом самоопределении, в результате чего вытеснялось и уничтожалось (внутреннее) чужеродное. При взгляде в глубины истории высвечиваются лишь отдельные ее части. Здесь, видимо, действует закон: чем меньше территориальная единица, которая вспоминает о себе, тем долговременней историческая перспектива. У региона, локального пространства города или жилого квартала нет проблем с традициями и историческими образами; тут мы имеем дело с мастерами в искусстве исторической дальнозоркости. «Чем древнее, тем лучше» – так гласит девиз в данном случае; любой бургомистр счастлив, когда ему удается отыскать древнюю грамоту с упоминанием своего города. На основании подобной архивной находки город Галле сумел с разницей всего в несколько лет отпраздновать сначала свой 500-летний, а потом 600-летний юбилей. Разноголосы и разнообразны теперь не только субъекты и группы тех, кто помнят историю, но и формы памятования. История предстает перед нами не так, как перед юным Гюнтером Грассом, то есть в виде целостного «большого повествования», она распадается на мозаику ярких эпизодов и запоминающихся образов, так называемых «lieux de mémoire» («мест памяти»). Этой мозаике образов свойственны открытость, общедоступность и возможность изменений в результате обсуждений.

Воплощенная история – о динамике поколений

Я не вброшен. Мое рождение определило меня.

Г. Бенн

Каждое поколение пишет свою историю заново, и его история – единственная, данная ему миром.

Дж. Г. Мид

За каждым угасшим днем безотлагательно следует новая заря.

Р. У. Эмерсон