Забвение истории – одержимость историей

Вертикальные связи с прошлым могут быть установлены и без использования археологических инструментов для проникновения в грунт. Для этого достаточно присмотреться к неприметным следам и реликтам, которые хотя бы немного видны или случайно обнаруживаются при ведении строительных работ. То, что, напротив, возвращается в прошлое, является результатом пассивного забвения. В отличие от активного забвения (damnatio memoriae), ниспровергающего памятники и устраняющего строптивую, неугодную символику, пассивное забвение происходит за счет того, что вся работа предоставляется естественному ходу времени, запустению, после чего заброшенное пространство с его прежними структурами или останками вновь становится «чистым листом» для новых проектов. Таким образом, очередной слой «автоматически» формируется над предыдущим, который тем самым стирается из общественного сознания. По мнению французского историка Анри Лефевра, пространство есть «нечто большее, чем театр, сцена и кулисы для разыгрываемого спектакля. Пространство не нейтрально, оно – активный участник событий в качестве инструмента и задачи, средства и цели»[111]. Как подчеркивается в культурологических исследованиях со времен «пространственного поворота» (spatial turn), пространство является не нейтральным местом действия, а социальным продуктом, объектом постоянных воздействий и преобразований[112]. Социальные, культурные и политические рамки определяют, что должно остаться и что будет отброшено.

Отношение Израиля к пространству характеризуется не только свойственным западной культуре «творческим разрушением» старого ради замены его новым. Это отношение проявляется в виде завоевания и колонизации страны, которая, благодаря победе в войне за независимость (1948), совершила поворот, схожий с ситуацией «чистого листа» или кардинально нового начала. В 1948 году родилась израильская нация, впервые в истории после 135 года н. э. обретшая с созданием нового государства собственную политическую идентичность. С этого года начинается отсчет новой эры. Поскольку прежние израильтяне десятилетиями проживали на этой земле в качестве «еврейских палестинцев», они отчетливо сознавали, что до ее завоевания израильской армией эта земля была населена арабскими палестинцами. Они были соседями, которые жили рядом, были знакомы друг с другом, их дети играли вместе на одних крестьянских дворах. Цезура войны и изгнания арабских палестинцев из их домов, городов, деревень и крестьянских хуторов заставила резко забыть прежнюю совместную жизнь в Палестине. Палестинские дома и хозяйства были захвачены или уничтожены, поэтому предыстория нового государства оказалась отрезанной, хотя отчасти и сохранившейся в коммуникативной памяти старших поколений.

Однако с созданием собственного государства эта история сделалась непригодной, и ее следовало забыть, ибо она не вписывалась в нарратив нового государства. Триумф израильского самоосвобождения стал символическим стартовым капиталом, который ни в коем случае не должен быть умален историей страданий противников-арабов. Страдания палестинцев не могли найти себе место в сознании новой нации уже потому, что после судебного процесса над Эйхманом сама израильская нация по праву все сильнее осознавала себя в качестве жертвы. К тому же эта жертвенность служила сильным императивом для национальной памяти. Он определял миссию нации, обязанной поведать миру о чудовищном злодеянии Холокоста, совершенном по отношению к евреям немцами и их сообщниками, в то время как мир безучастно взирал на происходящее.

Алон Конфино попытался рассмотреть понятия «Холокост» и «Накба» с точки зрения сходств и различий между ними. Оба события являются основополагающими травматическими событиями, которые знаменуют собой судьбоносный поворот в истории двух национальных общностей, формируя их жертвенную идентичность. Но если для евреев история Холокоста завершилась, то для Накбы условия сохраняются и продолжают определять нынешний день. Если палестинцы неповинны в судьбе евреев, то израильская армия несет ответственность за изгнание палестинцев, захват их имущества и запрет на возвращение для беженцев. Вместо того чтобы интегрировать трагедию палестинцев в собственную память, израильтяне, как пишет Конфино, слишком заняты вытеснением Накбы из своей памяти: «Накба – это часть их истории, причем важная часть: они помнят о Накбе независимо от того, стараются ли вытеснить ее из памяти или рассказывают о ней в стихах и прозе. Даже попытка вытеснить Накбу из памяти требует чрезвычайных политических и культурных усилий. Стирание этой памяти приводит к значительному оживлению внимания к проблеме. Евреи обречены на постоянное напоминание себе об истории палестинцев, потерявших дома и родину, и на то, чтобы непрестанно по-разному рассказывать эту историю, поскольку она неразрывно связана с тем, как сами евреи обрели свои дома и свою родину»[113].