Забыть Палермо

Много позже, это было уже тогда, когда Кармине принял решение выставить свою кандидатуру на выборах против Пата О’Брэди, Чун Ин выполнил заказ, и мадонну торжественно водрузили над одним из алтарей Преображения. Полотно вызвало скандал среди прихожан-ирландцев. Но все понимали, что у них предвзятое мнение. Их возмутило, что кандидатом на выборах был итальянец. Здесь это произошло впервые, и антипатию к Кармине перенесли на все его начинания. Ах, это его дар? К чертям и его и мадонну, раз он продал своего патрона! Зато китайцев Кармине покорил. Мадонну, похожую на идола, они сочли созданием отменного вкуса и толпами ходили восхищаться ею. Они тосковали по родине, и эта мадонна глубоко их волновала. Чун Ин представил деву на почти классическом троне, украшенном драгоценными камнями и яшмой, но он подогнул ей правую ногу под себя, в точности как у Будды. Это выглядело немного странно, в особенности по контрасту с весьма легкомысленными контурами левой ноги, подчеркнутыми плотно прилегающей голубой юбкой. Иисус поэтому располагал только одним ее коленом, сидя на котором силился сохранить равновесие. Младенец был изображен с длинной косой, желтой кожей, в курьезном платьице, расшитом солнцами. Он красиво вцепился маленькими ручками в бороду какого-то типа, похожего на бонзу, но с ликом морщинистым, как ладонь старого нищего. В самом крайнем случае он мог сойти за Иосифа. Но особенно трудно, было привыкнуть к третьему глазу, который каждый из этих персонажей носил прямо на лбу. «Это чтоб видеть вне времени и пространства», — объяснил Чун Ин, заимствовавший свои идеи без различия в буддистских и шиваистских источниках, только бы успешней завершить порученное ему дело.

Восхищаясь своей мадонной, китайцы с Мотт-стрит с признательностью поминали ее дарителя. Кармине Бонавиа мог полностью насладиться своей славой. Все шло так хорошо, как будто ореол, носимый девой, изображенной Чун Ином, сиял над головой нового кандидата от демократической партии.

Но Альфио был весьма встревожен и даже воздел руки к небу:

— Несчастный, в своем ли ты уме? Выдвигать свою кандидатуру против Драчуна!.. Да о чем же ты думал? А если провал, какие тебя ждут несчастья? Конец политической карьере, мое заведение будут бойкотировать, ресторан лопнет, ты и я останемся без работы. Крах! Все полетит к чертям! — Но все эти уговоры были тщетны. Кармине слушал его рассеянно, хотя он знал, что избиратели-итальянцы — это половина всех голосующих. — Слышишь? Все пойдет к чертям, ты не соберешь и половины голосов… Не думаешь ли, что все они проголосуют именно за тебя? Как же быть? Откуда ты наберешь свое большинство? Ясно, что ирландцы тебе не помогут. Твоя измена шефу заставила их поразмыслить. Ну? Безрассудный человек, что же делать? Где раздобыть большинство голосов, нужных тебе? Откуда ждать их, с неба, что ли? — Альфио и не думал, что сказано это метко. Кармине закатился от хохота.

— Все возможно… Разве узнаешь?

Альфио взглянул на сына с изумлением. Может, он слишком часто ходил в церковь последнее время или женщина могла так вскружить ему голову? Что с ним? У него наверняка есть любовные делишки, с такой-то наружностью. Да только ничего от него не добьешься. На этот счет он молчалив. И незачем ему, Альфио, так раздражаться, ведь Кармине даже не слушает.

— Тебя узнать нельзя, мой мальчик… Где-то далеко твои мысли.

Но мысли Кармине были всего в нескольких шагах от дома, там, на длинной китайской улице, улице вееров, ремесленников, корзинщиков, среди торговцев и моряков, которые пришли туда в поисках сувениров. Он уже знал, что именно отсюда, из этого хаоса, криков, споров о ценах он получит долгожданную поддержку.

Люди Пата О’Брэди могут вопить сколько угодно, и тем не менее китайцы поддержат Кармине Бонавиа, он это знал.