Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799-1800

«Европе и всему миру, без сомнения, известно теперь, гражданин Консул, поведение того человека, который в силу каких-то совершенно непонятных представлений упорствовал до самого своего конца, до того момента, пока смерть не унесла его, во всепоглощающем желании эвакуировать Египет, сколь бы ни был позорен такой удел для него и для храбрецов, коими он командовал. Он постоянно руководствовался этим желанием, даже когда две армии стояли друг против друга и обстоятельства вынуждали его сражаться. Поразительная истина состоит в том, и многие могут это подтвердить, что победа при Гелиополисе была одержана вопреки приказу Клебера прекратить сражаться. Лишь непредвиденное событие позволило решить исход этого дня к чести французской армии в тот самый момент, когда ее командующий, всегда нерешительный, всегда миролюбивый, потребовал вступить в переговоры. Вследствие этого его первый адъютант Бодо был отправлен к великому визирю и прибыл туда, когда сражение уже началось»{942}.

Помимо общего крайне негативного настроя автора к памяти Клебера отметим здесь и два момента, подтверждающих сделанные нами ранее выводы. Во-первых, описание общей последовательности событий боя за деревню Матария полностью соответствует той, которую нам удалось реконструировать по другим источникам. Во- вторых, автор письма совершенно определенно подтверждает сделанное мною ранее заключение о том, что и в последние два месяца своей жизни Клебер отнюдь не отказался от идеи эвакуации армии из Египта, как было подумали многие современники, а потом повторили историки.

Лагранжем в его стремлении бросить тень на образ Клебера вполне могла двигать помимо карьерных соображений и личная обида: его гренадеры сыграли решающую роль в схватке за Матарию, а победителем при Гелиополисе все считают Клебера, приказавшего задержать атаку. Что же касается Шассье, шефа батальона 85-й полубригады, то он пошел тем же путем явно из желания выслужиться перед начальством. Свой пространный пасквиль против Клебера в форме подобострастного обращения к Бонапарту он переслал Мену с таким сопроводительным письмом:

«Я уверен, гражданин генерал, что простой человек, один из толпы, сообщив Первому консулу Республики об истинном положении дел в армии в тот момент, когда вы приняли командование, о ее нынешнем состоянии, обо всех гадостях и бесчисленных возражениях, которые вам пришлось преодолевать; такой человек, говорю я, выступая гласом общественного мнения, может быть, вызовет больше доверия, чем если бы вы сами обо всем этом написали. Какой еще интерес, кроме заботы об общественном благе, может им двигать?

Достигнет ли такой цели адресованное Первому консулу письмо, которое я имею честь вам отправить? И я не знаю, достигнет ли оно ее без каких-либо осложнений?

Я долго колебался, размышляя, должен ли я его отправить, не показывая вам, или же я должен его вам показать. То и другое меня равно пугало: первое - опасением вас скомпрометировать; второе - тем, что вы его неправильно поймете и примите за низкую лесть то, что я там говорю о вас. Может, не стоит мне так задевать вашу скромность? Я этого не знаю. Если мой демарш вам не понравится, сожгите письмо, генерал, и простите меня за те чувства, что мне его продиктовали»{943}.

Поскольку письмо ушло к адресату, подобный демарш генералу Мену явно понравился. Да и как ему было не понравиться, если Шассье с упоением пел осанну «честнейшему и благодетельному» Мену, рассыпая ядовитые инвективы его критикам - уже хорошо известным нам Рейнье, Дама, Ланюсу и другим, кого он обозначил только инициалами. Особо же виртуозные пируэты этот «простой человек из толпы» выделывал, пиная мертвого льва. В чем только он не обвинял покойного главнокомандующего: и в лихоимстве, и в самоуправстве, и в сознательной сдаче туркам Эль-Ариша с целью получить предлог для эвакуации. Доходило до курьезов. Шассье возмущенно писал о возникшей при Клебере десятимесячной задолженности солдатам по жалованью{944}, явно не замечая, что подобным утверждением кидает камень в огород своего высокопоставленного адресата: весь срок командования Клебера составлял меньше 10 месяцев, а значит, задолженность образовалась еще при Бонапарте! Вершиной же творчества самозваного «гласа общественного мнения» стало обвинение Клебера... в провоцировании солдатских мятежей и попытке проиграть сражение при Гелиополисе:

«Более того, генерал, чтобы оправдать позорную капитуляцию, Клебер оклеветал армию. Он объяснял мнимую необходимость переговоров с противником отдельными бунтами, которые, может быть, сам же и проплатил. Он делал вид, что боится вступать в сражение, опасаясь, как бы армия не обесчестила себя трусостью. Но армия посрамила своих хулителей в сражении при Гелиополисе, несмотря на злонамеренную расстановку частей в тот день. Если бы войска были правильно расположены, то шесть тысяч османов или мамлюков не ринулись бы в Каир и те восемь сотен храбрецов, которых стоило взятие этого города, были бы еще живы»{945}.