Забытая реальность (СИ)

— Не думаю что для этого достаточно только амбиций и желания.

Алина бросила папку на стол.

— Алисия Эванс. Двукратная чемпионка Мира. Дай-ка вспомнить, кто поставил ей проги на оба сезона? Ах да… ты.

Алина призадумалась, а затем с тем же приторно-сладким голосом продолжила:

— - Олимпийский чемпион прошлых лет Крис. Произволку ему, кажется, тоже ты поставил? Если я ушла из фигурки — это не значит, что я перестала следить. Так почему ты веришь в каких-то левых людей, а в своего ученика, который на минуточку чемпион Европы — нет? Ты ужасный тренер, честно сказать.

Даня пожалел, что пригласил ее к себе. Алина говорила такие вещи, от которых волосы вставали дыбом. Из ее уст это звучало жестоко, сам же Даня просто не верил в свои силы. Этери — вот кто для него оставался эталоном, поэтому он не мог представить себя на месте… вроде нее. Он скромно работал со своим, единственным учеником, ставил программы и проживал отвратную жизнь типичного холостяка. Этого было достаточно, чтобы не думать о том, что где-то есть она — Алина.

— Давай ты начнешь с подборки хорео-шагов к этой музыке? — он поспешил отвлечь Алину от себя, аккуратно взял ее за локоток и отвел к ноутбуку.

Он включил ей музыку. Алина не скрыла своего разочарования, услышав знакомый мотив, который в прошлые года Даня уже брал. Она бросила на него взгляд, который мужчина распознал как: «а мс топор себе не изменяет», но не стал этого комментировать — поспешил убраться с ее глаз.

========== 4. Тотальное одиночество ==========

а в соревнованиях по тотальному одиночеству

мы бы разделили с тобой

гран-при.

Вера Полозкова

«Данечка, давно от тебя не было вестей. Все ли в порядке? Очень не хватает тебя, ты бы писал изредка. Я понимаю, у тебя новая жизнь, слава, какое тебе дело до меня, да других ребятишек, когда-то бегавших рядом. Но время идет и мы не молодеем. У меня родился сын, представляешь? Нет, наверное, нет. Я знаю, что ты не забыл меня. И других тоже не забыл. Но отгородился… и с друзьями не общаешься. Почему? Есть причина? Вероятно, никогда она не откроется ни мне, ни кому-либо другому. Надеюсь, что ты не побрезгуешь ответить на мое сообщение.

Аня»

«Чувак, ты совсем обленился! Выползай из своего укрытия, да пойдем бухать. Чего бы нет? Слышал, наша Анька-то дитём обзавелась, а Саша укатила с компашкой друзей в кругосветку. Про Косторка ничего не слышно, да и если честно, особо я не интересовался. Трубку не берешь специально? Ты — мудак! Жду ответа.

Морис»

Морис: Эй, Глейх, я знаю, что ты в сети.

Морис: я не отстану, чувак, я все равно докопаюсь до тебя.

«Странно, что ты оборвал со всеми связь, я от тебя такого не ожидала, не видела бы результатов, решила бы, что ты помер. Так не делается, друг, а уж избегать меня на соревах — это вообще дно. Слушай, позвони мне, я хочу знать, что все в порядке.

Степашка»

И таких сообщений сотня. Даня лежал в кровати, пролистывая сообщение за сообщением. Они писали. Поначалу писали все кому не лень. Затем некоторые отсеялись, будто устали ждать ответа. Или не ждали вовсе? Спустя какое-то время отсеялись еще несколько человек. Некогда лучшие друзья обходились коротенькими: «с днем рождения» или поздравляли с очередной медалью. А после все стихло. Он почувствовал это — облегчение от того, что чувство вины больше не придется испытывать, игнорируя очередное сообщение, или не отвечая на звонок. Отрешенность, как способ бегства, тотальное одиночество, как возможность наказать себя за то, что однажды просто отказался от чего-то по-настоящему важного. В его жизни осталась Юки. И сейчас, прыгнув ему на грудь, она провела хвостом по смартфону Дани, будто предостерегая его от дальнейших необдуманных поступков. Он закрыл социальную сеть, бросил телефон на тумбу, и скинул с себя Юки, зарылся под одеяло. День за днем проходили, как под копирку: он ходил на работу, что-то делал там, вынуждал себя не грубить людям, которые иногда казались ему настолько мудаками, что в его взгляде прослеживалось нечто такое от чего они просто напросто разбегались. Он старался даже не общаться со своими спортсменами. Работа. И только она. Мужчина приходил домой, заваривал чай, включал ноут и смотрел бессмысленные фильмы, частенько спрашивая себя, а на что на самом деле он тратит свою жизнь. «На работу» — тут же отвечал он, это успокаивало. И Даня ложился спать. Пятничные посиделки в баре, завершались тем, что он возвращался домой, кутался в одеяло и спал.

«Нередко с виду успешные и счастливые люди, — думал в такие моменты Даня, сжимая край одеяла, — думают — а нахрена все это».

Протрезвев, он материл себя за такие мысли, заставлял сам себя поверить в то, что у него в жизни все правильно и хорошо.

Лежа сейчас, и считая баранов, чтобы сон, наконец, его настиг, Даня представлял себя в роли семьянина. Домик какой-нибудь в деревне, несколько кур, возможно свинья, жена и дети. В груди щемило от осознания, что он никогда бы не смог жить так. Наверное, это его личное проклятье за то, что однажды отказался от человека, которого любил, которого желал.