Забытая слава

Гамлет у Сумарокова лишен колебаний, нерешительности, раздумья и весь устремлен к одной цели — им владеет жажда мести. Он любит Офелию, но знает, что ее отец Полоний участник злодейства, и выбирает между необходимостью убить его и сознанием несчастья, которое будет причинено Офелии. Об этом он рассуждает в монологе вместо проблемы «быть или не быть». Как и у Шекспира, монолог пришелся на третье действие.

Что делать мне теперь? Не знаю, что зачать.
Легко ль Офелию навеки потерять!
Отец! Любовница! О имена драгие!
Вы были счастьем мне во времена другие…

Гамлет хватается за шпагу, желая покончить с собой. Выбор мучителен.

Когда умру — засну; засну и буду спать.
Но что за сны сия ночь будет представлять?
Умреть… и внити в гроб… спокойствие прелестно.
Но что последует сну сладку? Неизвестно.

Смерть — избавление от бедствий, она страшит человека, но страх отступает перед волей. Умереть просто, однако что будет дальше с тем делом, которому ты обязан служить на земле? Эта мысль останавливает Гамлета. Он сознает свои земные обязанности и не может пренебречь ими. Так велит ему сыновний долг, этого требуют государственные интересы.

Но и Клавдий с Полонием не дремлют. Полоний собрал отряд воинов — рабов, по его выражению, то есть подданных тирана, солдат, — для того чтобы убить Гамлета, а за ним — королеву Гертруду. У Шекспира нет этих сцен. Сумароков сочинил их, думая о лейб-компанцах, мастерах устраивать дворцовые перевороты. У Елизаветы Петровны они были в чести. Царица боялась, что удачный первый опыт может за большие деньги перейти во второй, не столь ей приятный, и потому сверх меры задаривала своих гренадер. Коварный Полоний намеревается уничтожить наемных убийц после того, как они расправятся с врагами короля, чтобы все следы остались навсегда скрыты. Расплата разная, но поручения примерно были одинаковыми…

Гамлет управляется быстрее. С помощью граждан он разгоняет убийц, врывается во дворец, и Клавдий падает под его мечом. Он останавливает руку Полония, занесенную над Офелией, и, отправив его в тюрьму, объясняется с возлюбленной. Зритель видит, что в датском королевстве снова стало все благополучно, скипетр получили надежные руки. Разумная Офелия будет помогать Гамлету управлять страной, которую он избавил от жестокого тирана.

«Я не Офелия, — думала Екатерина, — да и великий князь не Гамлет. Подчиняться ему я не буду — это ни к чему хорошему не приведет. Разделять его судьбу не стану, он плохо кончит, это всем ясно. Стало быть, я должна действовать так, чтобы не быть в зависимости от случайных событий. Может, мне суждено спастись самой и спасти государство, когда муж мой поставит его на край гибели… Нет, в пьесе, которую мы играем во дворце, я сама буду Гамлетом и сумею привести в порядок королевство…»

Спектакль окончился. Придворные окружили императрицу. Великий князь скоро и неразборчиво болтал по-немецки с фрейлинами.

Разумовский подозвал Сумарокова.

— Ее величество трагедией довольна, — сказал он, — и повелела узнать, какой кадет играл ролю Офелии.

— Спасибо государыне за лестный отзыв, Алексей Григорьевич, и вам за предстательство. Без него, чаю, не обошлось. А кадета зовут Никита Бекетов, он и верно к театру способен. Да жаль, в скором времени выйдет из корпуса.

— Прикажи узнать о нем все, что можно. — Разумовский помолчал. — После выпуска я его, красавчика, в адъютанты возьму.

— Да зачем вам столько адъютантов? — спросил Сумароков. — Нынешний штат не знает, чем заняться.

Разумовский хитро взглянул на него.

— Голова у тебя е, а розума нема. Чи то мой адъютант будет? Неужели ж тебе объяснять треба?

Он хотел что-то добавить, но замолчал, увидев за спиной Сумарокова Екатерину, и отошел в сторону.

— Алексей Григорьевич упрыгнул от меня, да это, как говорится по-русски, грех не беда.

Сумароков обернулся. Екатерина с ласковой улыбкой сияла ему глазами. Фрейлина великой княгини, высокая девушка с приятным, несколько длинноватым лицом, также улыбалась, глядя на Сумарокова.

— Господин сочинитель, — сказала Екатерина, — я имею поздравить вас. Спектакль вышел отменный, чему раньше всего автор трагедии виною.

Сумароков нагнул голову и сунул руку в карман за табакеркой.

— Мы еще не очень сильно знаем русский язык, но пьесу поняли, и нам понравилась. Не правда ли, Иоганна? — спросила Екатерина девушку.

Фрейлина присела с поклоном, стрельнув глазами в Сумарокова.

— Мне очень лестно, ваше высочество, — сказал Сумароков, прикладывая к груди кулак с табакеркой, — хотя успехом этой пьесы одолжен я отчасти английскому трагику Вильяму Шекспиру.

— Ум — хорошо, а два — лучше, ведь так говорится по-русски?