Забытая слава

Забыв этикет, он оглядывал свою собеседницу. Что ни говори, великая княгиня приятная и просвещённая женщина. С ней Сумароков мог рассуждать о том, что его занимало, и, казалось, встречал дружеский отклик. Алексей и Кирилл Разумовские, Шуваловы — Иван, Петр и Александр, Бестужевы, Воронцовы, Гендриковы и прочие вельможные семьи, с кем Сумароков почти ежедневно сталкивался по службе, — разве кому-нибудь было дело до того, что пишет генеральс-адъютант в ранге майорском Сумароков и что он думает о судьбах российского театра? Императрица совсем ни во что не вникает, танцует, молится, каждый день примеряет новые платья и с величайшей неохотой подписывает порой бумаги. Не отцовский склад, что и говорить. Великая же княгиня…

А великая княгиня между тем окончательно обдумала свою стратагему и предприняла обходное движение по правилам военной науки. И в ней она была сведуща, ибо запоминала команды, что выкрикивал ее муж, переставляя фарфоровых солдат на столах своего кабинета, а лучше сказать — игральной комнаты.

— Смотрите, какой билетец я сейчас получила, — молвила Екатерина, показывая маленький бумажный листок с печатным текстом:

К тебе мой пламень утушится,
Когда мой тела дух лишится.

Билетцы с двустишиями на любовные темы были модной игрой. Ими обменивались на балах, выбирая подходящие строки. Сумароков сочинил множество билетцев, их печатали в Петербурге и переписывали в провинции.

— Я догадываюсь, кто прислал мне эти стихи, — продолжала Екатерина. — А что вы посоветуете ответить моему корреспонденту? Найдите здесь.

Она отдала Сумарокову пачку билетцев. Перебирая листки, он угадывал и вспоминал каждый стих, нарочно сочиненный им для игры или взятый из его трагедий, не зная, что выбрать. Наконец он усмехнулся и подал Екатерине билетец:

Прости, прости, мой петушок,
Не иметь тебе уж сей кусок.

— Фу, как нехорошо! — засмеялась она. — Нельзя так грубо разговаривать с влюбленными. Под вашей командой я растеряю кавалеров, а их у меня и так очень мало.

— Больше, чем достаточно, ваше высочество, — галантно поправил Сумароков. — А если угодно читать мою речь, она в этом листке.

И в свиданьи, и заочно
Ты всегда мила мне точно, —

увидела Екатерина и взяла у Сумарокова пачку. Взгляд ее с озорством пробежал строки:

Мне кажется, твоя рожа
На любовника не схожа, —

но она сразу же вытянула другой билет:

Если б власть моя была,
Я б весь век с тобой жила!

— Однако увы! Власть не моя, так что не бойтесь, господин сочинитель, — смеясь, говорила Екатерина. — Но я знаю кое-кого, кто вам об этом готов сказать совершенно серьезно.

Заиграла музыка. Елизавета Петровна, сменившая мундир капитана лейб-компании на голубое, вышитое серебряными цветами платье, открыла менуэт с французским послом. За ними двинулись кавалеры, заметно раздавшиеся у пояса, и дамы, на чьих лицах нередко проступала щетина и краснели толстые носы, обличавшие склонность владельцев к горячительным напиткам.

Сумароков с негодованием отвернулся. Екатерина ласково смотрела на танцующих, которые, встав двумя рядами, церемонно кланялись и приседали, приседали и кланялись своим визави.

— О ком вы говорите, ваше высочество? — спросил Сумароков.

— Не притворяйтесь, — строго сказала Екатерина. — Вы чудно знаете, что я говорю об Иоганне, моей фрейлине, которую вы чуть не съели глазами, когда мы смотрели трагедию.

Сумароков не помнил о таком своем внимании к Иоганне, но ее приятное лицо выплыло из памяти, и он готов был согласиться с Екатериной.

— Это очень преданный мне человек, Иоганна-Христина Балк, — продолжала она. — Мы с ней вместе приехали из Германии. Кроме нее, у меня почти нет близких людей. Кого я полюблю, со мной разлучают. Эта участь нынче грозит Иоганне. Сохраните ее для меня!

— Но как же я могу это сделать, ваше высочество? — удивленно спросил Сумароков.

— Она милейшая девушка, сирота из хорошей семьи. Сватайтесь — вы получите любящую жену и в моем лице верного друга в придачу.

Сумароков пристально смотрел на великую княгиню. Мысль о женитьбе не приходила ему в голову. Служба и театр отнимали львиную долю времени, остальное уходило на сочинительство. Жена, конечно, внесет беспорядок в его устоявшийся холостяцкий уклад, но с этим надобно свыкнуться. Все равно, общей судьбы не избежать. Лишь бы не случилось, как сказано в одной его эпиграмме:

Ты очень ей любим, она в твоей вся воле,
Да только тридцать есть, которых любит боле…

Однако на рекомендацию великой княгини можно положиться.