Забытая слава

— Мы очень здесь одиноки, — настойчиво говорила Екатерина, — и я и моя Иоганна. Мы должны всегда быть бодры и веселы, хотя на душе кошки скребут. Когда умер мой отец, я плакала о нем. На восьмой день императрица приказала мне перестать плакать — ведь мой отец не король. Великой княгине, видите ли, неприлично так долго плакать об отце, который был всего-навсего только принц… Мне пришлось утереть слезы и сесть за карточный стол.

Сумароков с ожесточением нюхал табак.

— Ваше милостивое внимание, — сказал он, — мне дорого, и дружба ваша почетна. Но я совсем не знаю Иоганну, и, может быть, ее сердце уже занято?

— О, не беспокойтесь! — весело сказала Екатерина. — Я ручаюсь за все, и мы сыграем самую веселую свадьбу… Меня, я вижу, ищут. Прощайте, и помните нашу беседу.

«Господин сочинитель колеблется, — подумала она. — Не надо натягивать поводья, он теперь пойдет сам, без шенкелей и хлыста. Главное сделано».

Екатерина проходила школу верховой езды, садилась в седло, нарушая приличия, по-мужски, и владела лексикой кавалериста.

2

Иоганна Балк давно подумывала о замужестве. Это был единственный способ устроить жизнь. Служба при Екатерине со дня на день могла прекратиться. Возвращение, в Цербст полунищей отставной фрейлиной? Но ведь все знают, что Россия сказочно богатая страна, где немцы в короткое время неслыханно богатеют. А что, кроме зачиненных платьев великой княгини, привезет она? На какие деньги будет жить? Цербстские горожане вряд ли возьмут ее даже гувернанткой к детям — на эти роли везде предпочитают француженок. В германских княжествах, как и во всей Европе, мода на парижское…

Молодой двор был замкнут для посторонних людей, а своих кавалеров там не хватало. Да и кто из камергеров Екатерины, принадлежавших к знатным семействам России, обратит внимание на немецкую сироту?

Иоганна слышала о Сумарокове, не раз видала его на придворных церемониях. В мечтах ее избранником был бодрый немецкий офицер, лучше даже принц, пусть владеющий лишь одним захолустным городком. Но немецкие принцы охотились за дочерями европейских монархов. Окружавшие великого князя голштинские офицеры, как на подбор, редкие грубияны и пьяницы. А Сумароков был свободен. С ним могла стать свободной и она.

Иоганну смущало, что Сумароков слывет сочинителем, что он слишком быстр, порывист, неумерен в речах. К тому же он имел привычку нюхать табак, угощая коричневой пылью грудь камзола, кафтан и туфли. Не украшали его и рыжие волосы, как не красило моргание, подмигивание то левым, то правым глазом. Правда, ресницы у него были длинные и красивые.

Верно и то, что Сумароков русский офицер в майорском чине, и хоть служит он не в полку, зато близок Разумовскому и у всех на виду. И если приложить к нему твердую женскую руку, можно сделать его похожим на других аккуратных людей, привести в полный разум.

Когда Екатерина передала ей свой разговор с Сумароковым, Иоганна охнула про себя, но благодарила с чувством и томностью.

— Я сделала, что сумела, — сказала напоследок великая княгиня. — Теперь сама за него принимайся и помни, что железо куется горячим, не правда ли, Иоганна? «Пришел, увидел, победил», — как говаривал Юлиус Цезарь.

Иоганна понимала это. Но «прийти» и «видеть» было не так-то просто. На спектаклях не поговоришь, вокруг столько глаз и любопытных ушей, в церквах они бывали разных, Иоганна — в лютеранской, а Сумароков — в православной, если он вообще когда-либо захаживал в церковь. Встреча на маскараде? Сумароков их не жаловал. Однако он мог стать знаком великому князю и приходить на концерты, которые иногда устраивались в его комнатах. Или нет, еще вернее — он может приходить к Чоглоковым!

Муж и жена Чоглоковы — камергер и статс-дама Мария Симоновна, двоюродная сестра императрицы, ее любимица, — вскоре после женитьбы Петра Федоровича на Екатерине были приставлены к ним главными надзирателями. Императрица желала исправить характер наследника престола, отучить его от дурных наклонностей и послеживать за великой княгиней, которую молодой супруг не баловал своим вниманием. Екатерина сразу поняла характер этих глупых и вздорных соглядатаев и научилась незаметно командовать ими. Теперь, в разгаре ее романа с Сергеем Салтыковым, Чоглокова уверили, что он обладает талантом стихотворца, сочиняет нежные песни, и каждый день стали требовать от него новых. Чоглоков с преважным видом вооружался пером и целыми вечерами выводил на бумаге бессмысленные строчки, а молодая компания шумела и веселилась, прикрывая беседы Екатерины с любовником.

По совету Иоганны, Чоглоков позвал к себе Сумарокова, чтобы показать ему свои песни.

Собрался обычный кружок — Екатерина с фрейлинами, камергеры Сергей Салтыков и Лев Нарышкин, два-три гостя. Чоглокова скоро ушла в спальню, — она донашивала ребенка, седьмого по счету, — а муж ее дожидался, когда наступит черед его песням.

Присяжный балагур и потешник этой компании Лев Нарышкин, посвященный Екатериной в обстоятельства Иоганны, обратился к Сумарокову:

— Александр Петрович, наш любезный хозяин сочинил песенку. Не угодно ли послушать?