Забытое королевство

Однажды мы решили, что отправимся с визитом в их деревни, и они пообещали, что их народ на этот раз не будет прятаться в лесу. Они пошли со мной вместе, держа меня за руки, будто дети с нянькой. Тай говорил мне, а позже я заметил это и сам, что пока я улыбаюсь, все идет хорошо, но как только лицо мое приобретает серьезное выражение, мяо пугаются и убегают. Поэтому, общаясь с ними, я всякий раз старался удерживать на лице улыбку.

Мы вскарабкались на утес и оказались на широкой равнине, где простирались их поля. В углублении лежал любопытный камень, на котором стояла маленькая пагода из соломы и коры. Это был храм мяо. Тропа спускалась в небольшую долину, где разливалась Хэйбайшуй, из ревущего потока превращаясь здесь в широкую, мелководную речку, в прозрачных водах которой виден был каждый камешек. Хижины мяо были низкими и темными, а внутри них сидели женщины в белых фартуках, ткавшие на примитивных станках конопляное полотно. В кронах невысоких деревьев рядом с хижинами я заметил огромные гнезда и уже задумался было над тем, что за птицы могли их построить, как вдруг из гнезд показались детские головки. “Это наши дети, – сказали мне мои друзья-мяо, – они всегда спят здесь. Мы живем очень бедно, и постелей у нас нет. По ночам холодно, так что дети спят наверху все вместе, согревая друг друга”. И действительно, все дети сидели в гнезде, зарывшись в сухие листья и укрываясь одной тряпкой на всех.

Нищета, в которой жили мяо, поражала воображение. В хижинах не было никакого даже отдаленного подобия мебели или кухонной утвари. Они пользовались посудой, изготовленной из древесной коры, бамбука или дерева, однако ни постелей, ни одеял у них не имелось. Сами они ходили в тряпье, полуголыми – им нечем было прикрыться ни ради соблюдения приличий, ни для защиты от холода. Дети, даже старшего возраста, ходили совершенно голыми, хотя девочки носили небольшой треугольничек вместо фигового листка. У большинства были вздутые животы от тяжелой и трудноперевариваемой пищи, а кожа у них, в отличие от гладкой, лоснящейся кожи наси и тибетцев, была землисто-серого оттенка и походила на мятую газетную бумагу. Но как им помочь? Они отказывались практически от всего, с помощью чего они могли бы улучшить свой удел. Я предлагал им семена различных овощей и кукурузы, но они сказали, что не станут их сажать – они этого не едят, не знают, как ухаживать за такими растениями, да и расти они в тех краях не будут. Никто и пробовать не захотел. Они с благодарностью принимали простые лекарства – примочки для глаз, хинин, серную мазь, – однако даже ими пользовались спустя рукава, оставляя их покрываться пылью в дальнем углу, если не наступало немедленного улучшения. Они нуждались в деньгах, однако продавать им было почти что нечего – разве что одну-двух куриц или неизменную свинью. Работа в кооперативе приносила кое-какой доход, но его явно не хватало. Деньги нужны были не столько для того, чтобы покупать еду, которой, пусть и низкого качества, им кое-как хватало, но для того, чтобы купить себе жену и устроить свадебный обед. Без этого никак нельзя было обойтись. Свадебный обед был для жителей этой деревни уникальным шансом наесться и напиться до отвала. Каждое из этих редких и важных событий становилось для них лучиком радости и счастья, позволявшим хоть на день забыть о непередаваемо убогой обстановке, в которой они существовали.

Иногда я привозил им подарки. Поначалу я делал множество ошибок, даря им такие вещи, как мыло или электрические фонарики – предметы, которые я обычно раздавал наси и другим народам. Однако мяо клали их на видное место и хранили так, будто я подарил им позолоченные каминные часы или статуэтку севрского фарфора. Тогда я начал возить им старую одежду, фунт-два соли, дешевые ткани или головы коричневого сахара и кувшины вина – эти подарки они принимали с такой благодарностью, что больно было смотреть.

Мяо оказались в безвыходном положении. Много столетий назад разрастающееся население Китая вытеснило их из Гуйчжоу в эти дикие, пустынные долины и ущелья, где им удалось укрыться от агрессивных соседей. Однако теперь они снова ощущали на себе давление цивилизации, только на сей раз – будучи на последнем рубеже. Незанятых мест больше не оставалось, отступать было некуда, спрятаться было негде.

Даже путешествуя в Лицзян, они избегали других путников. Сбившись в маленькие группки, они со страхом вглядывались в приближающихся путешественников или караваны и обходили их десятой дорогой, только бы не столкнуться с ними лицом к лицу. Строгий взгляд или громкое слово повергало их в безрассудную панику, и они тут же бросались наутек. Иногда они останавливались у меня дома, но никогда не задерживались надолго. Они тряслись от ужаса под взглядом моего повара, их пугал людской поток, шедший через мою контору.