Проведя два-три дня в железодобывающем кооперативе, я обычно поднимался в гору, где в Верхнем Нгацзе располагался бумажный кооператив. Его управляющий, мой добрый приятель Айя Айя, обычно спускался вниз накануне вечером, чтобы меня встретить. Этот наси был необычайно милым, способным и невероятно трудолюбивым молодым человеком. Чтобы одолеть подъем до наступления дневной жары, которая среди этих колоссальных гор была совершенно невыносимой, мы выходили рано утром. Чуть выше по течению от железодобывающего кооператива реку Хэйбайшуй пересекал каменный мост. Затем тропа начинала резкий подъем вдоль низкого холма, параллельно которому протекал другой ручей – приток Хэйбайшуй. Края эти были довольно опасными, поскольку считались чем-то вроде ничейной земли – здесь, среди густых лесов, жили народы и люди, сравнительно недавно населившие эти места: сычуаньские поселенцы, тибетцы из Чжундяня, мяо, белые ицзу, перемещенные наси и боа.
По дороге было две чайных, где мы останавливались на отдых. Как-то раз на одном из таких привалов Айя Айя начал беспокойно поглядывать на соседний столик, за которым сидели какие-то туземцы. Я заметил, что он пытается загородить меня от них, и спросил, в чем дело. Он пояснил, что многие местные, включая мяо, мастера наводить порчу. Делается это не оккультными методами, а при помощи забрасывания щелчком пальца микроскопического кусочка яда под названием ндук в чашку жертвы с чаем или вином. Человек, ни на что до тех пор не жаловавшийся, начинает с каждым днем чувствовать себя все хуже и хуже и через пару месяцев умирает. Я указал Айя Айя на то, что меня этим людям травить незачем, поскольку я им ничего плохого не сделал, однако это его не убедило. Он ответил, что психология у здешних племен совершенно иная – они подчиняются странным, иррациональным импульсам и нередко совершают ужасные поступки просто ради забавы.
Поднимаясь в гору, мы проходили мимо деревни под названием Саньдавань, населенной сычуаньскими поселенцами, которые днем мирно трудились на полях, но по ночам, как поговаривали, превращались в безжалостных разбойников. За деревней подъем забирал круче в гору; тропа входила в обширный лес, посреди которого в лощине стояла маленькая деревня, окруженная внушительным бревенчатым забором. То была колония прокаженных, где жили несколько китайских семей из Сычуани и другие несчастные, пораженные этой ужасной болезнью. Затем, уже после полудня, мы делали последний рывок и взбирались в гору, через густой лес, на небольшой выступ на крутом склоне, где стоял бумажный кооператив – вытянутое, приземистое здание, закопченное дымом древесных печей, из-за холодов горевших здесь днем и ночью. Перед ним были три больших и глубоких квадратных каменных бассейна. Ниже располагались два огромных чана, под которыми горели печи, и мелкий вытянутый бассейн, обложенный камнями. С вершины горы падал небольшой, но поразительно сильный и шумный поток ледяной воды, который, протекая мимо здания, вращал деревянное колесо, подведенное к дробильной машине. В крохотном огороде за забором росли несколько голов капусты и репы; вокруг бродили крупные свиньи и куры, а к бревенчатому забору были привязаны на цепи два свирепых тибетских мастифа.