Забытое приключение Тарзана

— С оружием, или без оружия, — заметил Билли. — Плохой человек всегда является плохим человеком. Мне не хотелось, бы быть рядом, когда они решат быть плохими. Не имея ружья, чтобы застрелить вас, они выбьют вам глаз остроконечной палкой. Плохо это всегда плохо.

— Хорошо, — сказал Хенсон. — Мы поедим, упакуем вещи и начнем двигаться, когда настанет рассвет.

— Спасибо, Бвана, — обрадовался Билли.

— Папа, — вскинулась Джин, — мы же не можем просто уйти и бросить Тарзана.

— Билли сказал, что Тарзан сможет догнать нас, — заметил Хенсон.

— Догнать или выйти к нам спереди, — сказал Билли, — для него все равно.

Хенсон поразмыслил долгое мгновение и сказал: — Билли прав. Мы действительно должны двигаться дальше. У нас уже заканчиваются припасы, и немного поохотиться не было бы плохой идеей. Я устал от сухарей и вяленого мяса. Я приехал сюда, чтобы найти затерянный город, что я и собираюсь сделать. Тарзан, безусловно, сможет позаботиться о себе сам.

— Мне это не нравится, папа.

— Все будет в порядке, малышка. В самом деле.

— Беспокоиться о Тарзане не стоит, — сказал Билли. Лучше побеспокоиться о нас самих. Это нам нужно некоторое беспокойство.

— Собери людей вместе, — сказал Хенсон. — Мы выступаем.

К тому времени, когда завтрак был готов, Джин и Хенсон переоделись в сухую одежду. Испарения поднимались над дымящейся зеленью, пели птицы и болтали обезьяны. Все в мире было хорошо. Когда все пожитки были упакованы, Хенсон отдал приказ Билли, а Билли крикнул носильщикам, и колонна снова была на ходу. Путь, по которому они следовали, был легким, так как большая просека была прорезана сквозь джунгли штормом.

Когда они шли, Билли двигался рядом с Хенсоном и Джин. — Я чувствую себя намного лучше, когда мы двигаемся вперед. Каждый раз, когда мы останавливаемся, кажется, происходят плохие вещи. Тарзан, будучи здесь, конечно, не стал бы так волноваться. Он сможет завязать уши бантиком на голове бегемота, если ему будет нужно. Но и без него, мы пойдем дальше.

— Все в порядке, Билли, — сказал Хенсон. — Ты убедил меня.

— А вас, барышня? — обратился Билли к Джин.

— Мне не нравится это, — сказала Джин. — Но я, же иду… Папа, я продолжаю думать о Тарзане и тех обезьянах. Мог ли он на самом деле быть воспитан ими?

— Ну ты же не думаешь, что он лжец, — сказал Хенсон.

— Нет, — покраснела Джин. — Но это просто так фантастично.

— Прежде всего, — сказал Хенсон, — они не являются по-настоящему приматами. Это просто удобная трактовка. Они значительно более гоминиды, чем гориллы. Ближе к австралопитекам. Я полагаю, что они имеют рудиментарный язык. Если же нет, то Тарзан никогда бы не научился говорить. Если после определенного момента в развитии ребенка, он или она не научится говорить, ребенок никогда более не сможет этого.

— Я знаю, что все это такое, — заметила Джин. — Вы же знаете, что это так. Просто так трудно принять все это.

— Вот, что я думаю, — сказал Хенсон, улыбаясь, — ты скорее очень заинтересована в самом Тарзане, а не только в его прошлом.

— Папа!

Вскоре после рассвета, солнце ярко осветило джунгли, которые исходили паром, в то время как жара все увеличивалась, а вся вода от дождя выпаривалась. Птицы начали щебетать на деревьях, а обезьяны залопотали и зашумели в ветвях. Билли предложил подстрелить одну из обезьян для еды, но, ни Джин, ни Хенсон не согласились на это, полагая, что зверушки были слишком милы.

— Они милые, это нормально, — сказал Билли, — но их также хорошо готовить, если насадить их на вертел. Это обезьянки Тарзана. Они, несомненно, хорошо выглядят. Вкусные и жирные. Я хотел бы насадить одну из них на вертел.

— Я не думаю, что Тарзану понравилась бы эта идея, — усомнилась Джин.

— Вы правы, — сказал Билли. — Мы не будем говорить, что я сказал это. Но я говорю вам, когда вы будете достаточно голодны, обезьянки будут выглядеть для вас менее мило и более упитанно.

Вскоре носильщики, молчавшие всю ночь, начали шутить и смеяться. Они рассказывали истории о двух своих погибших товарищах. Истории их жизни и подвигов. Они сказали все, что они могли бы сказать хорошего в их честь, и старались не грустить. Мертвые люди жили своей жизнью, как могли, и теперь они пошли в другую сторону, куда в конечном итоге уходят все люди.

В полдень они наткнулись на дикого вепря, и Билли выстрелил в него. Путешественники разбили лагерь, а вскоре после этого уже жарили свинину на вертеле над крупным костром. Мясо было хорошим и сладким, и вскоре все стали чувствовать себя отдохнувшим и свежими.

Хенсон, с животом, полным жареной свинины, считал, что худшее уже позади, и что они постепенно и гладко выбрались из передряги.

Конечно же, он был неправ.

***

А в лагере предателей все было не так хорошо. На самом деле, лагеря больше не было, и, когда Уилсон и Кэннон подошли к нему, они нашли Громвича.

Часть его, в любом случае. А на самом деле, лишь голову. Она была зажата между низкими ветвями деревьев примерно на высоте их роста. Остальной части его тела нигде не было видно.

Кэннон хмыкнул. — Громвич, кажется, потерял голову.