В любом деле профессионализм приветствуется, поэтому возникло множество различных курсов, посещая которые, можно научиться убивать по-всякому: ножом, из пистолета, из снайперской винтовки, из автомата (если большой заказ), взрывом, навскидку, из кармана и по-македонски. Жители Македонии, между прочим, знакомство с подобным, перекрестным, видом стрельбы отрицают, и вообще, подавляющее большинство из них, оказывается, не умеют стрелять. Можно окончить двухнедельные курсы, на которых обучают убивать довольно неуклюже — со второго-третьего раза. На двухмесячных курсах дают более основательную подготовку. Но лучше всего готовят курсы, которые продолжаются девять месяцев, и тут проглядывает какая-то зловещая логика. Полное обучение убиению (оно включает восточные единоборства, науку выслеживания и выживаемости на городских чердаках и в подвалах), очевидно, должно занимать не меньше времени, чем процесс рождения человека.
«Не безумны ли мы все? — в который раз думал Винсент Григорьевич. — Возможна ли такая жизнь? Нужна ли она? Не лучше ли, действительно, выпить хорошенько: может быть, все это как-нибудь развеется?»
— Причина тебя ненавидеть, Веся, у меня очень простая... — между тем продолжил Жора. — И ты ее прекрасно знаешь! Это Ира.
Винсент Григорьевич опешил. Он и представить не мог, что Жора мог обидеться на студенческую влюбленность Весика в милую и легкую Иру в то давнее время, когда сам Жора ухаживал напропалую за тремя девушками сразу. Насколько Винсент Григорьевич помнил, молодой, рыцарски элегантный приятель всерьез обратил внимание на тихую и ласковую блондинку, когда она рассталась с Весиком, горько всплакнув на прощание.
— Ну Жора! Как можно думать об этом спустя столько лет? Когда она выбрала тебя, между нами уже ничего не было, клянусь!
— А ты думаешь, легко мне было встречать тебя и думать: а вот это мой приятель Весик, с ним она была раньше, до меня! Интересно, а как они целовались? Как у них все происходило в постели? Я уже хотел в МГУ переводиться. На мехмат. И меня, между прочим, брали! Ира наотрез отказалась от Москвы. Не могу сказать, что я тебя постоянно ненавидел, ты знаешь, что это не так. Но были моменты, когда мне казалось, что хорошо бы, чтобы тебя вообще не было на свете. А отсюда, сам понимаешь, не так уж много шагов и до факта... С моим темпераментом.
— Что ж, хорошо, что признался. Правильно сделал! Думаю, что теперь тебе будет легче.
— А вот это вряд ли! — как-то уже совсем диковато усмехнулся Жора. — Мне уже никогда не будет легче. Мне уже не будет так легко, как в студенческие годы.
— И мне тоже! Мне тоже не будет легче, — заторопился Винсент Григорьевич. — Извини, что изматываю вопросами, но ты сейчас все поймешь. Мне трудно говорить, но вот что меня мучит в последнее время... Валера... Не я ли виноват в его смерти? При всей моей симпатии к нему мы были в достаточно трудных отношениях... Валентина Гавриловна уверяет, что я к его смерти руку приложил. Чтобы воспрепятствовать появлению Биби!
— Вот, пожалуйста, — согласился Жора. — Не нужно, конечно, понимать это так прямо, как трактует больная пожилая женщина. Но то, что Валера изнервничался перед смертью, это я подтверждаю. Некоторые топологические задачи, связанные с Биби, не решались. Он меня заставлял ими заниматься, но прекрасно знал, что топология — не моя сфера. Давай еще по глоточку этой отдаленно напоминающей «Мукузани» жидкости...
— Подожди, — заторопился Винсент Григорьевич. — Сейчас я хоть пару шоколадок возьму, чтобы тоже материально поучаствовать в нашем пиршестве.
Он пробрался между тесно поставленными столами к стойке. Продавщица что-то мешкала, и Винсент Григорьевич заскучал и оглянулся. Жора, сидевший к нему спиной, вел себя несколько странно: он плавно склонялся вперед, к столу, едва ли не падая на него. Винсент Григорьевич, выхватив любимые им шоколадные батончики с шоколадной же начинкой из рук продавщицы, ринулся назад.
— Что с тобой?
Жора, однако, уже откинулся обратно и опирался на спинку стула, даже руки откинув назад. Вид у Жоры был чрезмерно утомленный.
— Устал я, Веся! Вестибулярный аппарат никуда! Качает меня порой туда-сюда, с трудом удерживаю равновесие. Что же касается Валеры, то вот тебе еще одно признание. Знаешь, я тоже задавал себе твой вопрос. Имея в виду, конечно, себя, а не тебя... Я тоже считал себя виноватым в его смерти! И Ира меня считала виноватым.
— Ты? Но почему?
— Значит, были основания! А я тебе уже говорил: я загораюсь от ненависти мгновенно. У меня в сознании словно пелена встает и отделяет меня от предыдущей и последующей жизни. Ничего не помню. Может, во время такого приступа я с ним и расправился?
— Да задай себе простой вопрос: как? — вскричал Винсент Григорьевич. — Как ты мог с ним расправиться, если он умер от воспаления легких? Да и зачем тебе это?
На это Жора ничего не ответил. Помолчав, сказал: