Забытое убийство

— Знаешь, мне теперь уже точно нужно идти. Ты меня разбередил! У тебя и вправду, Весик, похоже, нервная болезнь, и, что странно, она как будто инфекционная! Как бы не заразиться. Давай напоследок выпьем за что-нибудь светлое! За июньских соловьев на Финском заливе, что ли!

Допив свой бокал, Жора поднялся.

— Оставайся, посиди! Здесь неплохо. Я все равно сейчас схвачу такси и помчусь в одну фирму. Впрочем, могу подвезти.

— Нет, мне отсюда на трамвае удобно. Ире привет передавай. Она ведь с тобой приехала?

Жора оборотился к нему, медленный и бледный.

— Ты что — ничего не знаешь? Три года назад она попала под машину.

Он молча вышел, оставив Винсента Григорьевича без слов и надежд.

Тот долго глядел на бокал на тонкой ножке и наконец отпил из него. Вино действительно горчило.

Вдруг стало горячо в сердце, голова закружилась, и он начал падать на стол, как недавно Жора.

Очнулся оттого, что ощутил холодную мокрую тряпку на лбу. В сердце билась боль острым клювиком. Почему-то было невыносимо стыдно.

Винсент Григорьевич неудобно лежал на трех составленных в ряд стульчиках у стены кафе, продавщица поддерживала влажную тряпку, а две подошедшие посетительницы из-за соседнего столика наперебой протягивали валидол и нитроглицерин в полосках из фольги.

— Вы какие таблетки предпочитаете? — спросила продавщица. — А я вас, кстати, помню, в последний раз вы были у нас семь лет назад.

Винсент Григорьевич сел.

— Мне лучше! Простите, опозорился... — Он виновато улыбнулся посетительницам. — Сердечного я ничего еще в жизни не пил... А скажите, «Мукузани» хорошее? Вы пробовали? — обратился он к продавщице.

— Знаете, я красное сухое не пью, только белое. Но никто пока не жаловался! Правда, берут его редко.

— А вам ваш друг в бокал заглядывал! — сказала одна из посетительниц, полная тридцатилетняя особа. — Когда вы к стойке отходили. Там, кажется, что-то плавало, потому что он залезал с ложечкой. Может, вы что-то вредное туда случайно уронили?

Продавщица насторожилась.

— Мне это не нравится. Я вызвала «скорую». Надо отдать на экспертизу этот бокал! А этот человек — вы его хорошо знаете? Это точно был ваш друг?

Винсент Григорьевич немного подумал.

— Знаете, «скорой» не надо! И экспертизы тоже не надо. Сам разберусь.

Он вскочил, застонав от сердечной боли, и как мог быстро вышел из кафе под крики: «Подождите!»

7

Винсент Григорьевич ехал в трамвае, пытаясь понять, что Ира умерла, и не понимая этого. Он клял себя за бестактность. Потом он спохватился и вышел, остановку не доезжая до дому, чтобы по настоятельной просьбе жены купить в знакомом магазинчике новозеландского сыру — последнюю моду российских хозяек. Чудом вспомнил.

В магазине покупателей было немного: три-четыре женщины, одна из которых быстро на него взглянула. Винсент Григорьевич взглянул на нее в ответ и обнаружил, что она удивительно похожа на ту самую крепдешиновую даму из сна.

Только выглядела она гораздо приятнее. Косметики особой не было, но губы ярче, глаза теплее. Смотрела она не злобно, а чуть испуганно.

Он шагнул к ней, но та, повернувшись спиной, уже торопилась к выходу.

— Простите! — крикнул он, убыстряя шаг. — Простите!

Крепдешиновая дама уже бежала по улице, а за ней несолидно и бесшабашно, путаясь в плаще, бежал бедный Винсент Григорьевич.

Дама свернула под арку, и спустя буквально пятнадцать секунд туда же ворвался наш герой. Это опоздание оказалось роковым. Дворик и скамейки пустовали. Вдали темнела вторая арка, двор был проходным.

Винсент Григорьевич был не тренирован, он тяжело и потерянно дышал. Ему пришлось сесть на скамейку, чтобы успокоиться.

Глядя на маленькую песочницу, на забытый в ней зеленый совочек, он твердил себе, что все пропало. А еще через несколько секунд, широко раскрыв глаза, он начал неудержимо вспоминать.

Гибель Иры подстегнула его начавшее уставать воображение, и, ловко извернувшись, оно задалось новым вопросом: не Ира ли — истинная жертва? На первый взгляд Винсент Григорьевич был совершенно ни при чем: он не видел бывшей своей подруги несколько лет перед ее нелепой смертью.

Однако Винсент Григорьевич теперь допускал всякое! Неглуп был наш герой. Возможно, даже излишне неглуп. И сама бессонница тоже (не исключено!) была всего лишь следствием его чрезмерной пытливости. Горем, так сказать от ума. Набравшись в путешествиях по собственной памяти легкого мистицизма, Винсент Григорьевич был готов допустить, что убийство как таковое вообще может явиться результатом голого пожелания смерти.