Забытое убийство

Именно с этой целью он создал свою примитивную, но работающую схему идеалов. В результате он представлял себя в виде некоторого потока, ручья, который течет себе по некоторому руслу, не умещаясь в строгую линию, не имеющую толщины. Это была, конечно, очень нестрогая и совсем не математическая модель человеческой личности.

Ира долго наблюдала за ним со стороны. Сначала смеялась. Потом начала тревожиться. И наконец радикально занялась им.

Изящное наступление ее заняло всего несколько дней. Однажды к Весику в перерыве между лекциями подошла с незажженной сигаретой Таня, ее подруга. Прикурив и окутав Весика дымом, она вернула ему второй том «Курса дифференциального исчисления» и спросила:

— А вот скажи, пожалуйста, кто тебе больше нравится: блондинки или брюнетки?

Страдальчески наморщив лоб, Весик не смог решить этого вопроса однозначно и ответил осторожно:

— Скорее блондинки, однако брюнетки тоже, если они симпатичные. А почему ты спрашиваешь?

Но Таня, погасив почти целую сигарету, быстро удалилась. Будучи склонным к философии, Весик отнесся к этому вопросу как к проявлению случайного любопытства. «Может быть, она вероятностно-статистическим анализом занимается», — спокойно думал он.

Через день произошла другая случайность. После занятий рядом с ним в гардеробе оказалась тогда еще полузнакомая светловолосая Ира из параллельной группы.

— Как ты думаешь, — обратилась она к нему, — что имел в виду Лейбниц, назвав свою статью: «О глубокой геометрии»?

У Весика в волнении забилось сердце:

— Ты тоже это почувствовала? Это выражение оказалось забыто! Его современники решили, что это игра словами, метафора. Но на самом деле оно скрывает целое мироощущение! Если хорошенько вдуматься, то глубокая геометрия — это и есть топология, понемногу собирающая всю математику.

Разумеется, им было по пути.

Они пошли к метро несколько более дальней дорогой, чем ходил рациональный Весик, и вскоре увидели свежевыстроенное бетонное здание Молодежного театра, казавшееся тогда довольно элегантным.

Выяснилось, что Ира любила этот театр, и они зашли внутрь. Как ни странно, в этот день было дополнительное представление в четыре часа, которое вот-вот начиналось. Спектакль назывался «Твой театр». Ни тогда, ни позже, уже полюбив затеи Мельпомены, завораживающий контраст тьмы в зале и света на сцене, неправдоподобно громкие выстрелы, выкрики за десять метров «люблю тебя, милый!» — ни за что не пошел бы Весик на спектакль с подобным панибратским названием. Но Ира уверенно посмотрела на него и сказала, что будет весело.

В воспоминании об этой первой прогулке сначала повторялось то, что было с Валерой: звенели цикады, но не было слышно Ириных слов. Винсент Григорьевич догадывался, о чем она говорила, но упрямо хотел слышать ее голос.

На сцене создавалось усиленное веселье. Это был особый спектакль, вроде студенческого капустника — множество хохм и розыгрышей. Какого-то актера по ошибке вместо утюга включили в розетку, и он начал нагреваться. Винсент Григорьевич вдруг понял, что это смешно, и попытался улыбнуться. И в этот момент сквозь хохот зала он услышал Ирин голосок, нежный, как грудь, которой она только что прикоснулась к Весику:

— Тебе нравится?

О, она была не так уж глупа, чтобы не чувствовать, нравится ему здесь с ней или нет. Разве он скрывал от нее свое отношение? Но для нее было важно словесное подтверждение чувств: она любила слова!

Кроме того, она любила дарить. Весик получал от нее множество маленьких презентов: ароматическую палочку из магазина «Дары Ганга», редкий экземпляр журнала со статьей слепого математика Понтрягина, почему-то серебряное пенсне ее прадедушки — и всякий раз смущался до сердечного стука. Наверно, под влиянием понимания жизни как процесса дарения рождалась иногда у Иры странная фраза, которую она произносила в постели, приближаясь к кульминации:

— Нежный зверек любви сейчас подарит нам свои прекрасные плоды!

Это биологически не очень точно соответствовало тому, что происходит между мужчиной и женщиной в такие минуты, но Весика трогало, и он приходил в восторг вслед за ней.

В антракте к Ире подошла какая-то девушка.

— Ой, знакомьтесь: это Аня, моя сестра. Она учится на искусствоведческом в Академии художеств. А это Винсент!

Аня, вздрогнув, услышала это имя и с любопытством вгляделась в Весика, пытаясь найти в нем сходство с несчастным художником. Ничего не было в нем по сравнению со знаменитым автопортретом, на котором отсутствующее ухо гения затейливо замаскировано толстой повязкой, словно оно замерзло. Зато вспомнился ей один великолепный дагерротип молодого Ван Гога, на котором отчетливо были заметны смешные веснушки.

— А вы не очень-то похожи! — объявил Весик, тоже всматриваясь в Аню.

Аня была брюнетка с пышными, волнистыми волосами, плывшими по ее плечам, как ночная река.

— Мы сестры по отцу, а мамы у нас разные, — объяснила Ира. — Аня, ты одна здесь?

— Нет, с одним мальчиком — математиком, как и ты, Ирочка. Его зовут...