— Беды многих людей происходят оттого, что они не умеют играть. У них нет легкости отношения к жизни как к игре, которое иногда необходимо.
Весик согласился и не согласился одновременно:
— Я бы сказал так: эти люди, о которых ты говоришь, относятся ко всякой игре серьезно, как к жизни, постепенно превращая ее в драму. Именно поэтому можно сказать, что для них игры не существует.
Винсент Григорьевич благосклонно кивал, потому что Весик делал успехи: он постепенно начинал говорить.
— Да, ты прав... Вот ты, Весик, умеешь играть?
— Не-ет, — он уверенно покачал головой.
— А Ира умеет... Но я тоже нет! Поэтому нам с тобой лучше не начинать никакой игры, правда? Все равно проиграем!
Она отвела от него свои желтые глаза и печально посмотрела на Неву. Весик почувствовал, что вместе с этим ее взглядом какая-то часть отрывается от него и улетает. С ужасом потери он хотел объяснить ей это, но почувствовал, что не успеет. Аня, взглянув на часы и вскрикнув: «Ох, мне пора!» — уже бежала через широкую набережную к Академии, чудом уворачиваясь от машин. На ней развевалось крепдешиновое платье вишневого цвета, которое ей очень шло и которое она носила, несмотря на то что сейчас, в июне, все ее подруги перешли на светлые тона.
Весик смотрел, как она поднимается по ступенькам, и думал: «Как красиво она идет! Как я устал от всего этого! Она опять уходит, прервав встречу и не договорившись о следующей. И так мы все видимся, разбегаемся, а настоящая встреча откладывается и откладывается. И я не могу понять, любила она Валеру или нет. И я не знаю, полюбит ли она меня или я ей нужен только как отец для ребенка? А где же счастье, луна, гитара? Или то, что являлось когда-то любовью, на самом деле больше не является ею?»
Он попытался снова стать большим и уйти от всех над Невою к Исаакиевскому собору. Но у него ничего не получилось.
А может, ему оставаться, как все, маленьким и общепринятым? Руби дерево по себе, говорила бабушка. Согласиться на работу в лаборатории у Валеры, жениться на Ире? Впрочем, Ира уже замужем за Жорой. Тогда нужно жениться на той тихой девушке из консерватории, дочери маминых друзей из Астрахани! Выполнить свой долг перед обществом и жить преспокойно в невидимой математической стране.
Он был близок к тому, чтобы принять решение.
— Весик, Весик! — закричал Винсент Григорьевич и сорвался в колодец.
Тот, держась левой рукой за гранитный парапет, недоуменно обернулся.
Почувствовав, что его слышат, Винсент Григорьевич воззвал снова:
— Ты должен пойти вместе с нею к смерти! Даже и не думай!
Но тот лишь в сомнениях качал головой.
— Ты не понимаешь! Ты будешь несчастным всю жизнь! Я не хочу! Иди с ней!
Весик не отвечал.
«Неужели я так поступил? Как он? Испугался умереть? Как я мог!» — подумал Винсент Григорьевич, багровея от стыда.
В это время на набережной показался неизвестно откуда взявшийся Валера. Он всегда любил неожиданные появления и исчезновения! Валера почему-то катил детскую коляску. Подъехав, он сказал:
— Весик, привет! О, Винсент Григорьевич, вы тоже тут? Здравствуйте! Уж не знаю, как вам обоим теперь говорить: ты или вы... Винсент Григорьевич, насколько я понимаю, вы не захотели бросать Весика в беде? Решили перерешить и навстречу гибели податься? Это можно устроить. Но, извините, без Ани. С какой стати? Я вот хочу поделиться приятной новостью. Тут, в колясочке, у меня знаете кто? Биби! Дорогие Весик и Винсент Григорьевич — ура, получилось! Не так, как первоначально мною планировалось, но тут вы сами виноваты — не захотели рассчитать так, как надо было. Но вышло тоже очень неплохо. Действие новой Биби весьма оригинальное! Называется «остановись, мгновение!». Хотите посмотреть?
То, что находилось в колясочке, было покрыто ярко-розовым одеяльцем, словно там вправду лежала девочка. Валера аккуратно отвернул его, и из-под одеяльца выглянули блестящие металлические стабилизаторы.
— Ну, детка, давай! — подмигнул он бомбочке и щелкнул тумблером.
И в этот момент что-то произошло с окружающим миром. Почву сильно тряхнуло, и воздух начал загустевать, как прозрачная смола. Машины на набережной вязли в нем и замедляли ход. Замирала и останавливалась, не долетев до гранита, очередная невская волна. Винсент Григорьевич забеспокоился. Он задергал плечами и попытался вырваться из тягучего плена. «Где же колодец?» — думал он. Но колодца не было! Исчез колодец, рассыпался, сгинул. Взорвала его озорная Биби... Это последнее воспоминание невозможно было покинуть!