Забытое время

Но она соврала. Она считала, что он пообещал ей всё.

Глава двадцать вторая

Дениз присела на краешек стула и посмотрела на нетронутую миску «М&М» на приставном столике у врача. Их тут кто-нибудь ест? Или Дениз уже почти семь лет смотрит на одни и те же «М&М»? Неплохо бы провести эксперимент. Выложить все зеленые наверх и посмотреть, что будет. Пусть у доброго доктора крыша поедет.

— Дениз?

— Я слушаю.

Смотреть на него неохота, но он, наверное, отметит, если она станет отводить глаза. Его элегантное лошадиное лицо от волнения еще сильнее вытянулось.

— Я говорю, что временами регрессируют все, — повторил доктор Фергюсон. — Это бывает.

Дениз снова перевела взгляд на миску с «М&М».

— Со мной — нет.

— Вы слишком строги к себе. Вы замечательно поработали, устроили свою жизнь. Не забывайте об этом.

— Устроила свою жизнь. — Таким же тоном она говорила: «Полфунта салями и порежьте потоньше, будьте добры», или: «Пора лекарства пить, мистер Рэндольф». Но подразумевала — и это сразу ясно, если ты не окончательный болван: «Дерьмовая у меня жизнь».

Доктор Фергюсон был не болван. Дениз почувствовала, как он ее разглядывает.

— Вы в себе разочарованы.

Она бросила в рот зеленую конфету. Сахар на языке рассыпался прахом. Никакого вкуса.

— С меня хватит.

— Что вы имеете в виду?

Можно ответить и правду. А кому еще рассказать?

— С меня хватит. Я годами так старалась держаться ради Чарли, но один телефонный звонок — и будто не было этих лет, будто все случилось вчера. И я не могу… — Осеклась, перевела дух. — Я не могу больше.

Было видно, как тщательно доктор Фергюсон подбирает слова.

— Вам, должно быть, крайне неприятно снова так себя почувствовать. Я понимаю.

Дениз потрясла головой:

— Я не могу.

Он скрестил тощие ноги.

— А какой у вас выбор?

У него явственно скакнул кадык, как у Икабода Крейна в этом кино. А Дениз, значит, всадник без головы[40]. Что ж, логично. Ни мыслей, ни чувств. Она наблюдала за собой с огромной высоты — говорят, только что умершие так видят собственные тела.

— Я, скажем так, рассматриваю варианты.

— Это что значит — вы думаете покончить с собой?

Доктор зримо разволновался. Волнение комиксовым мысленным пузырем всплыло у него над головой и не означало ровным счетом ничего. Дениз пожала плечами. У Чарли водится такая привычка — Дениз всегда бесило, но сейчас понятно, в чем польза.

— Потому что если вы об этом, если вы всерьез, я должен принять меры. Вы же знаете.

Больница эта. Эти диваны в пятнах, эти выщербленные полы, пустые лица, уставленные в безмозглый телевизор. Дениз передернуло.

Так или иначе, если она склонна к самоубийству, доктор Фергюсон ни за что не выдаст ей рецепт. А рецепт ей нужен. И зачем она рот открывала?

— А вы знаете, что я никогда так не поступлю. Никогда. Он от меня не дождется.

— Он?

Дениз испепелила врача взглядом.

— Этот человек, который украл Томми. — И едва слова слетели с языка, Дениз поняла, что это правда: она не сможет. Черт бы все побрал. А она была так спокойна. — И с Чарли я ни за что не смогу так поступить.

Она, конечно, не сможет. И ведь где-то в самой глубине души она еще чего-то хочет от жизни, так? Разбросать по ветру осколки себя, посмотреть, не прорастут ли где-нибудь?

— И что вам сказал детектив Ладден?

— Вчера вечером или сегодня утром?

Получите, доктор. Теперь-то вы понимаете, как обстоят дела?

Пауза.

— И вечером, и утром.

— Сказал, что флоридская полиция делает все возможное. Он всегда так говорит. «Они делают все возможное, мэм» — весь из себя вежливый такой. А я же знаю — он думает, я психическая. Они все так думают.

— «Они все» — это кто?

— Да все. Вы считаете, у меня паранойя? Нет у меня паранойи. С кем ни встретишься, все так смотрят, даже сейчас — как бы и незаметно, но я-то вижу, — будто удивляются, будто…

— Что?

— Будто со мной что-то не то, будто нечего мне по земле разгуливать, я должна была…

— Что?

— Умереть. Потому что Томми умер.

Дениз впервые это произнесла и тотчас захотела взять слова назад. Они выпали изо рта, как стеклянные шарики, раскатились по полу — не догонишь, не соберешь.

И люди правы. Зачем ей дальше дышать? Все эти годы она держалась не только ради Чарли — ради Томми тоже: хотела остаться живой и здоровой к тому дню, когда он вернется.

Но невозможно дальше притворяться: Томми умер, а она… что? Не вдова, не сирота. Для нее и слова-то нет.

— Понимаю, — сказал доктор Фергюсон. И по столику придвинул к Дениз коробку с одноразовыми платками.

Дениз и врач посмотрели друг на друга. Вот оно как — он ждет, что она разрыдается. Квадратная коробка, по бокам разрисованная нелепыми розовыми и зелеными пузырями, взирала на Дениз выжидательно, непристойно высунув платочек из щели, выманивая из Дениз слезы, предчувствуя ее — как это в книжках называется? — катарсис, да. Доктор хочет, чтоб Дениз наконец сломалась. Ага, размечтался. Что от него толку, от катарсиса этого? Все равно надо собрать себя по кускам и жить дальше, а жизнь твоя — куча навозная. Дениз поднялась.

— Вы куда?

— Слушайте. Вы мне дадите рецепт или нет?

— Не рекомендуется…