Забытое время

Тантал, наказанный за то, что поведал людям бессмертные тайны богов. Тантал питал большие надежды на человечество — ну и к чему это привело? Тантала обрекли на смерть, вот к чему. Изгнали в Аид. И почему Андерсон помнит, как звали Тантала и что с ним приключилось, а вот нужного имени не помнит? Ах, мозг; поди разбери, отчего он помнит то, что помнит, и теряет то, что теряет. Узрите — пред нами Джером Андерсон в Аиде, в глубинах преисподней.

Все стремительно распадается. Имя женщины есть, конечно, в папке, записано в желтом блокноте, а блокнот лежит в портфеле, а портфель валяется под ногами. Нагнись, достань и прочти. Этот клочок информации восстановить можно. Но как предугадать, когда он забудется снова и что еще забудется? Андерсону тут и делать-то нечего, тем более поскольку протокол расследования нарушен. Может, пора остановиться. Рано или поздно мальчик забудет. Но останавливаться Андерсон не умел. Он из тех, кто не останавливается, вот он кто такой и другим быть не умеет с того самого дня, когда возвратился домой из Таиланда, от Энгзли, после первых случаев.

Спустя два месяца он вошел в дверь, весь как под высоковольтным напряжением.

Шейла сидела на диване, подвернув под себя сильные ноги. Вроде бы не изменилась: это лицо, как луна, по-прежнему прекрасное, и нос, сбрызнутый веснушками, и тяжелое облако светлых волос. А вот Андерсон стал другим человеком.

Шейла глядела пристально, оценивающе (Андерсон два месяца ей не писал, только телеграфировал, когда вернется), и его пронзило нежностью — к старому красному дивану, уже истекающему набивкой по швам, к молодой жене, которая не понимает, есть ли еще у нее муж, к предметности и чистому блеску, что составляют жизнь, которую ты проживаешь, к трепетности этой иллюзии. Не успев еще поцеловать Шейлу, не успев снять куртку, он уже вынимал из портфеля и раскладывал на кофейном столике бумаги.

Снимки — то еще зрелище, но Андерсон хотел, чтобы Шейла увидела. Разложил перед ней фотографии — мертвых и живых, увечья, и родимые пятна, и отчеты судмедэкспертов о повреждениях тел предыдущих воплощений. Девочка с изуродованными пальцами на руке, женщина, зарезанная за то, что сожгла рис. Изложив все кровавые и невероятные подробности до последней, Андерсон взглянул на Шейлу и затаил дыхание. Что она скажет? И его жизнь, и его брак — единственное, что важно, помимо работы, — замерло на краю.

— Ты меня, конечно, удивил, Джерри, — вот что сказала Шейла.

Она растерялась, изумилась, развеселилась. Вот что он больше всего в ней любил, вот оно — призрак веселого изумления пред тем, как складывается ее жизнь.

— Когда ты вошел, я подумала, ты сейчас скажешь, что у тебя другая.

— Вот чем я хочу заниматься. Поехать туда снова через год-другой, еще раз их опросить. Найти другие случаи.

— Ты же понимаешь, что тебя загрызут? Хихикать над тобой будут.

— Мне плевать, что думают остальные. Мне важно, что думаешь ты.

Как выяснилось, это была не совсем правда.

— Ты отказываешься от очень многообещающей карьеры.

— Я что-нибудь придумаю. Ради нас, — прибавил он, и слово неловко повисло в воздухе. — Ну, что скажешь?

Шейла помолчала, и Андерсон надолго перестал дышать — от недостатка кислорода закружилась голова.

— Я не знаю, Джерри. Откуда мне знать? То, что ты рассказываешь… — Шейла потрясла головой. — Как это возможно?

— Но ты же видишь данные. Я же тебе всё показал. Как это еще объяснить? Думаешь, они врут? Но зачем? Денег этим семьям не перепадает, и внимания они не добиваются, уверяю тебя… И да, не исключено, что у детей какая-то суперэкстрасенсорика, я об этом думал, но они же не просто рассказывают о других жизнях, они говорят, что они сами — эти другие люди. А если вычеркнуть перерождение — что остается? А родимые пятна, а увечья, а как эти увечья коррелируют с причиной смерти — не всегда в точности, это правда, но взаимосвязь есть, есть зримая взаимосвязь, и я же только начал — слишком много примеров, не бывает таких случайностей. Не может быть, что это случайности…

— Это ведь из-за Оуэна, да?

И тут Андерсон наконец заткнулся. Шейла всегда видела его насквозь.

Она недоуменно вчитывалась в бумаги. Заметки, лица, тела с отметинами, тела с увечьями, хотя такого кошмара, как у Оуэна, ни у кого нет.

— Ты считаешь, наш сын родился таким, потому что… в прошлой жизни с ним что-то случилось? Ты об этом думаешь?

— Это же вероятно, согласись? Во всяком случае — возможно?

Андерсон давил на Шейлу, но иначе не мог. Ему нельзя отказаться от этой истории.

Шейла задумчиво нахмурилась.

— Джерри, ты всегда был здравым. Осторожным. И по-моему, таким и остался, хотя и… — Она покачала головой. — И если ты считаешь, что это возможно, я соглашусь, что это возможно. Это я могу.

Он вцепился в эти ее слова:

— Я большего и не прошу.

— Ты же все равно будешь упорствовать, пока не закончишь.

Он взглянул ей в глаза:

— Пожалуй, что так.