Комок в ее горле рассасывается, и Ева плюет ему в лицо. Кажется, Давернь сдается. Иногда одежда полностью меняет человека. Он запутался, изображая из себя начальника. Если бы его жена увидела, как он отвечает этой женщине, она наверняка посмотрела бы на него с таким разочарованием, что Ален бы не смог больше поднять на нее глаза. Внезапно его охватывает стыд.
– Извините, я не это хотел сказать, – наконец произносит Давернь, протягивая Еве чистый носовой платок.
Высморкавшись как минимум три раза, она начинает успокаиваться.
– Я могу что-нибудь для вас сделать?
– Мы хотим, чтобы начальника нашего блока перевели к мужчинам, а нам назначили нового.
– Будет сделано, мадемуазель.
– Вы также можете привезти из какого-нибудь ближайшего большого города рояль. В качестве компенсации за то недостойное обращение, которому мы подвергались.
Такая просьба должна была бы удивить коменданта, но этой ночью она кажется ему самой что ни на есть естественной. Он больше не пытается что-либо понять, это выше его сил. Ева уходит в ночь со странным ощущением: только что она одержала великую победу.
Мой дорогой Луи,
сегодня воскресенье, и я надела красное платье, которое ты подарил мне на нашу первую годовщину. Мы гуляли тогда в Люксембургском саду. Знаешь, сейчас оно мне немного велико, но я чувствую себя в нем очень красивой, ведь в тот день ты сказал, что любишь меня. Бараки кажутся теперь не такими серыми, как раньше: многие женщины надели яркие наряды, как будто сегодня праздник. Сегодня мы спокойны, почти беззаботны. Это первый день в лагере, который можно назвать более-менее сносным. Мы уже не мучаемся так, как раньше. Власти улучшили условия нашего содержания. Мы подкупили деревенского булочника, и теперь он дважды в неделю приходит к решетке и продает нам хлеб. Некто месье Дюпон поставляет нам фрукты, помидоры и картофель, а иногда и сало. Ты бы видел, как он завивает свои усы. Непонятно, что его радует больше – возможность накормить бедных женщин или шанс подзаработать. Пока у нас есть несколько су, мы не умрем с голоду, не волнуйся. Но, увы, за последние пару недель мы потратили оставшиеся франки. К концу недели уже ничего не останется. Что тогда будет? Нам нужно как-то заработать. Но что мы можем продать, Луи, что мы готовы продать, чтобы выжить? Ты хорошо питаешься? Делай, как я: когда голод мучает меня особенно сильно, я представляю, какое угощение будет на нашей свадьбе. Я мысленно пробую все блюда, одно за другим, и это помогает мне продержаться еще немного. А после ужина мы медленно танцуем. Я кладу голову тебе на плечо, ты обнимаешь меня за талию и медленно кружишь. Нам как будто двадцать лет… Луи, мой Луи, береги себя.
Часть III
Врата ада – это гигантский рот, готовый проглотить вас целиком. Он издает хриплые крики, а из ноздрей, огромных, как у египетского Сфинкса, тянет влажным теплом. Два каменных, словно у изваяния, глаза без зрачков, над ними – два рога, похожие на змей, приготовившихся к нападению. Мокрые от пота волосы спадают Еве на лицо. Ей кажется, что она задыхается, а чей-то громадный язык тем временем лижет ее тело. Одетый в красное портье окликает тех, кто проходит возле адских губ, убеждая их в том, что нужно войти:
– Добро пожаловать, дорогие приговоренные… Проходите, блудницы, присаживайтесь. Прекрасные грешницы, вас будут поджаривать с обеих сторон…
Но это приглашение больше похоже на приказ.