Забытые

– Ева, скажи мне, что нужно сделать, не бросай меня! Я не хочу остаться совсем одна, без тебя! Ты нужна мне, моему ребенку, нам обоим. Давай спрячемся возле горы. Падает снег, он покрывает вершину белыми хлопьями. Умоляю тебя, посмотри на меня, скажи хоть что-нибудь!

Бьянка возвращается после умывания.

– Оставь ее ненадолго в покое, – говорит она Лизе, осторожно прикасаясь к ее плечу и отстраняя от Евы.

– Я позову Эльсбет.

– Ей не нужны лекарства. Она страдает, но не больна. Душевная боль требует больших усилий. Это нужно пережить в одиночку.

Бьянка собирает длинные волосы в узел, приподнимает рукава блузки и начинает медленно растирать руки Евы. Она массирует ее кожу, легко касается суставов, растирает сухожилия и мышцы, медленно перебираясь от локтей к плечам, обнажая их. Затем Бьянка принимается за икры и стопы. Лицо Евы остается неподвижным. Челюсти плотно сжаты.

– Многое из того, что с нами происходит, сложно объяснить словами. Ей нужно дать немного времени, оно все лечит.

Лицо Евы наконец смягчается, она закрывает глаза.

– Мы должны чем-то заняться. Ни тело, ни дух не могут оставаться здоровыми в праздности и вони. Наблюдать за тем, как красоту пожирают холод и скука, – это бесчеловечно! Чем вы тут занимались раньше?

– У нас было кабаре, – отвечает Лиза, не сводя с Евы глаз.

Лицо Бьянки просияло.

– Нужно его возродить!

– Это невозможно.

– А что нам мешает?

– Две подруги из нашей труппы мертвы.

– Я уверена, что недостатка в талантах не будет.

– Барак, в котором мы давали представления, сгорел, а рояль перенесли в медпункт.

– Значит, осталось лишь превратить медпункт в кабаре.

– Комендант Грюмель никогда на это не согласится.

– А вы у него спрашивали?

– Мы не решились!

– Значит, это невозможно только в вашем сознании, девочки мои.

Бьянка надевает шубу и выходит из барака.

– Эта женщина сошла с ума! – говорит Лиза Еве, а затем ложится рядом, намереваясь пролежать так весь вечер и ночь.

3

Каждый раз, когда Грюмель видит норковую шубку Бьянки, его, несмотря на холод, бросает в жар и он начинает обильно потеть. Не имея возможности наказать ее за то, что из-за нее он уже не владеет собой, комендант наказывает других. По его приказу «нежелательные» щетками начищают бараки и асфальтированную дорогу. Температура упала ниже нуля. Женщины на коленях ползают по полу и старательно натирают его, но в итоге только месят грязь. Бьянка, высоко подняв голову, подходит к охранникам, следящим за женщинами, и бросает: «Дайте и мне щетку!» – таким тоном, как будто это она отдает приказы в лагере. Грюмель подбегает, чтобы ей помешать: «Нет, мадам, только не вы!» Золотистые глаза Бьянки впиваются в его покрасневшее лицо.

– Они всего лишь шлюхи. Замарашки… – бормочет комендант.

– А может быть, мне нравится мараться вместе с ними? У вас есть возражения? Я тоже хочу вычищать эту грязь. Дайте мне щетку, или я буду вынуждена пожаловаться вашему начальству.

– Все, что угодно, мадам.

Благородные черты Бьянки производят на Грюмеля такое же впечатление, как и вид ее обнаженного тела.

– Значит, вы хотите мне понравиться?

– Конечно, – отвечает Грюмель, и в его глазах загорается лучик надежды.

– А вам известно, что я замужем?

– Я в этом нисколько не сомневаюсь.

– И мой муж – еврей.

Комендант бормочет извинения. Он не может понять, что чувствует: отвращение из-за того, что это благородное существо вступило в противоестественный союз, или же, наоборот, восхищение ее таинственностью. Эта женщина кажется ему захваченной чужестранцами территорией, которую нужно освободить. Бьянка замечает его растерянность и решает ею воспользоваться.

– Значит, постарайтесь мне понравиться.

– …

– Я говорю, постарайтесь мне понравиться!

– Но как?

– Ах, не мне отвечать на этот вопрос. Вы сами знаете.

Еще никогда Грюмелю не приходилось соображать так быстро. Он понятия не имеет, чего от него ждут. Но Бьянка не дает ему ни минутки передышки.

– У меня слабость к танцам. Вы любите танцевать?

– Да… да, очень.

– Значит, вы не возражаете, если я буду заниматься в лагере этим видом искусства?

– Нет-нет, не возражаю.

– Отлично! Я буду выступать вместе с другими заключенными.

К горлу Грюмеля подкатывает ком.

– Правительство Виши запрещает непристойные выступления, политическую сатиру и коммунистическую агитацию в лагерях для интернированных.

– К счастью, мы не в Виши, а в Гюрсе.

Бьянка хватает щетку, опускается перед Грюмелем на колени и начинает тереть пол.

Наступает вечер. Женщины заканчивают работу. Ночью каждая погружается в размышления.

– Как по-твоему, что будет с нами, когда мы умрем?

Это первое, что произносит Ева после трехдневного молчания, и Лиза бросается к ней, чтобы поцеловать в лоб.

– Не нужно об этом думать, мы ведь живы.

В этом году холода начались рано, и даже внутри барака у женщин синеют губы. Этой зимой в Гюрсе погибло больше людей, чем в Бухенвальде.