Забытые

– А долго ли еще мы будем жить? И Луи… Ужасно понимать, что те, кого мы считали мертвыми, на самом деле живы, но больше нас не любят. Прошлой ночью мне приснилось, что я умерла, а Бог ждет меня с гигантскими весами, знаешь, как те, на которых взвешивают продукты в бакалейной лавке. Весы были сделаны из золота с двумя чашами, подвешенными на цепях. Он велел мне встать на одну из них. Мне было тяжело туда забраться, я была очень слабой. Но в конце концов у меня получилось, и я выпрямилась. Я была голой и маленькой, а Он огромным. Его борода касалась земли и была такой густой, словно древний лес, которому уже не одно столетие. На правую чашу Он поставил ребенка с партитурой в руках, старика с книгой и рояль, над которым склонился Луи. Я звала его, но он не отвечал. Их чаша поднялась так высоко, что я видела лишь ее дно, я же была в самом низу. Я была тяжелой, очень тяжелой. А Бог судил людей по весу их души. Чтобы уменьшить тяжесть своей чаши, я должна была от чего-то избавиться. Я убрала рояль, но этого оказалось недостаточно. Я сбросила партитуры, но мне удалось подняться всего на несколько сантиметров. В другой руке Бог держал песочные часы, в них с огромной скоростью стекали крупные розовые зерна. Я пожертвовала стариком, читающим книгу, и поднялась до уровня второй чаши, на которой оставались только Луи и ребенок. Я не знала, кем из них пожертвовать. Мне было страшно, я была одинока. Я хотела избавиться от страха, Лиза! Хотела, чтобы наступило царство радости, где никому не пришлось бы выбирать между близкими…

Лиза какое-то время ничего не отвечает.

– Весов не будет, – наконец произносит она.

– Будет ли нас ждать хоть кто-нибудь или мы обречены на вечное одиночество?

– И что же ты надеешься найти в этом царстве?

– Агору с поэтами, своими словами возрождающими людей к жизни, философами, питающими души, музыкантами, убаюкивающими их. Мы будем идти средь них, а они будут сопровождать нас на пути к вечному солнцу, и внезапно из всего этого останется кто-то один.

– Может быть, это будет его ребенок.

Ева, не понимая, смотрит на Лизу.

– Да, может быть, Бог – это маленький ребенок.

– Если это так, то он забавляется нашими судьбами, словно бедной птичкой, которой он подрезал крылья, чтобы смотреть, как она будет ползать по земле.

– Но он будет рад, если у него появится кто-то, с кем он сможет играть, и он не станет нас судить. Он возьмет нас за руки, завяжет глаза, заставит покружиться, и мы станем играть с ним в прятки среди облаков. Мы будем прыгать от счастья, и нам совсем не будет больно.

Ева наконец разжимает руку, и письмо падает на пол. Лиза продолжает:

– Я думаю, что мы – самые строгие наши судьи. Я знаю про Гельмута, знаю, что ты сделала. А то, чего не знаю, меня не пугает, потому что я уверена: ты не способна причинить зло. Я не сужу тебя.

– Но нас уже осудили, в противном случае мы были бы свободны. Нас судят за то, кем мы является, за то, что мы делаем, за то, кого мы любим. Могу признаться: иногда мне хочется, чтобы этому миру пришел конец.

– Ты бессердечная, раз говоришь это беременной женщине! Ты хочешь, чтобы я расстроилась и потеряла ребенка?

– Я говорю о времени, которое дает право одному-единственному человеку управлять нами всеми. Понимаешь? От одного человека зависит счастье всех – это же безумие! И когда ему в голову приходит мысль о том, чтобы всех уничтожить, вместо того чтобы служить им, мир утопает в огне и крови. Я хотела бы, чтобы время диктаторов наконец закончилось, чтобы закончилось время тех, кто завладевает общественным сознанием, тех, кто развязывает войны. Что нас ждет, если мы отсюда выйдем? Мир, в котором разум покинул правителей, эпоха варваров. Париж на коленях, Рим в земле, а Берлина больше не будет. Всюду – руины.

– Знаешь, а она права.

– Кто?

– Бьянка. Она права… Мы должны снова выступать в кабаре. Иначе мы просто не переживем эту зиму.