Забытые боги

А у купленных на базаре грибов этой ауры в помине нет. Ничего при виде каждого при готовке дома в глазах не возникнет. Кто их продает, тот оставляет свои впечатления при себе, а для тебя они — только продукт для жарки).

Шагая через валежник, продираясь сквозь кусты, отодвигая от лица ветки деревьев, я осматривал каждое лежащее на земле дерево. Нет, далеко я не пойду, хотя на чурбаке меня уже заклинило. Ну его к чертям этот чертов лес! И ведь рядом с шоссе! И не так уж далеко от города! Нет чтоб кому-то потоптать его чуть, проложить тропы, разглядывая диковинные картинки там и сям. Здесь ведь первобытье, древность, начало мира, нетронутость, самовластье, невероятная изобретательность каждого ростка, здесь рядом исполин и былинка, здесь кланы, вражда, дружба, соседство, терпимость и нетерпимость, борьба за пространство, свет и воздух, здесь жизнь и смерть и снова жизнь во что бы то ни стало…

Здесь сила и слабость, тяга, как к магниту, к солнечному свету, ожидание пчелы…

Здесь неторопливость, терпение и ожидание своего часа.

…что у меня за отношение к деревьям леса, куда я… иногда? порой? всегда? тянусь (влекусь), где я… чувствую? ощущаю? предполагаю? ищу? Бога? Некую силу? Исток? Причину? Покой? Умиротворение? Уверенность? Что?!

Знаю лишь: деревья леса мне необходимы — как другому необходимы строчки Библии, икона, молитва, посещение храма, исповедь.

Вон снова упавшее дерево, я завернул к нему. Осталась только кора, наполненная губкой, в которую превратилась древесина; этот, все еще поблескивающий панцирь долго будет лежать здесь не меняясь — так, наверно, в далекие времена лежали латы рыцарей, убитых или умерших вдали от дорог.

Вот другое — со сгнившей сердцевиной, наверху, конечно, дупло, в нем остатки гнезда: сухая трава, пух, шерсть.

Третье — это, ударившись о землю, распалось вдоль ствола, тоже, видать, гнилое.

Я, все-таки, боясь змей, трогал стволы ногой осторожно, но ничего, кроме крупных сколопендр, жуков и всякой длинноусой мелочи, греющейся наверху, не замечал. Четвертое дерево, падая, зацепилось верхушкой ствола за толстый сук соседнего, сердобольного, и так и осталось в упоре на него.

(Текст мой густ, но и лес, по которому я пробираюсь, густ…)

Запах леса здесь сгустился, ничего чужого — только запахи древесной шкуры, травы, зеленой листвы и палой, и земли, конечно. Еще, наверно, в него примешаны острые ароматцы всей живности, обжившей упавшие деревья. Я почувствовал дух того, вздыхающего по вечерам огромного существа, которое, может быть, и есть лес.

Пятое дерево было тем, что я искал. Здоровое, оно по неизвестной причине сломалось у самого основания и упало. От него и пахло здоровьем, особенно на месте острозубого излома — свежеоструганной доской. Порыв ветра его сломал? Нет, рядом все целые. Инфаркт?

Уф, сказал я себе и сел на ствол. И тут же увидел убегающий прямо из-под моих кроссовок мутной воды ручеек. Я вскинул ноги вверх. Змея!!! Уж не ты ли вчера-позавчера ужалила это дерево? Змея была гремучка — с толстым туловищем, серая, даже не серая, а цвета прошлогодних листьев, сволочь, но с ярким зигзагом узора (бог пометил гадину) на спине. Трещотки я не увидел. Такая толстенная может уложить и слона.

Я увлекся созерцанием леса и забыл об осторожности. Мог бы здесь и остаться, как те рыцари, от которых лишь панцири поблескивают на дневном свету.

Ну, слава богу, ушла. Едва ли вернется, это не в их правилах. Но что, если здесь ее гнездо? Я сделал шаг и другой в сторону утекаюшей змеи. Она продолжала струиться — прямо в густой кустарник. Скрылась в нем. Я почувствовал, что взмок. Не вернется, подождет, пока я уйду.

Я снова сел на ствол, потому что ноги дрожали — то ли устал, то ли перетрусил. Одно дело — быть укушенным змеей на людях, другое — в лесу, да еще отшельнику. Кому придет в голову искать меня в этой чащобе? Впрочем, гремучки жалят смертельно.

После была работа. Без приключений. Просто работа. Два распила толстого ствола, шум пилы, от которого, наверно, лес трясся от негодования.

Вот, распилил наконец. Красивый чурбак: ровный (чтобы лучше катился), сантиметров 70 длиной. Тяжелый. Можно было выпилить и покороче. Но все дрова мои коротенькие, этот будет удобнее. Только как его, дьявола, переть?

Можно кантовать. Можно катить — какое-то время руками, но лучше ногами. А когда устану, рычагом. Можно бы и взвалить на плечо, но в рыхлой земле я могу оступиться и опасно упасть. Один в лесу — это не шутка.

Вот и топорик пригодился. Вырубив рычаг, я уложил инструменты в вещевой мешок, но не закинул его за спину, а присел, на дорожку, на чурбак. Оглядел лес. Он не пускает в себя. Он "сам в себе", человек ему незнаком и чужд. Так я думал, но тут же появилась противная мысль: не может быть, чтобы в этом лесу не было прогалины, лужайки, холма, озера, болота наконец! Соснового бора. Ну хотя был оврага!

Надо будет еще раз пойти в лес, уже всерьез, что ж это я — живу рядом с таким чудищем и не исследую его? Надо, надо пойти еще раз!