Я рассчитываю, что он не догадывается об истинном моём отношении к нему, хотя, вослед Мицкевичу, продолжает кричать на каждом углу о моём жестоком кокетстве и неизбывном коварстве.
Родной, избранною мною планида относительно Пушкина остаётся совершенно прежней, ведь она показала уже свою полную результативность: страстно привлекать и одновременно как бы нерешительно, но при этом неуклонно, отталкивать.
Главное – довести его до отчаяния и терпеливо ждать взрыва, сопровождаемого обычно самыми разнообразными откровениями, иногда совсем небесполезными для нас. Чего только человек не выскажет в бешенстве своём, а особенно такой умница, как Пушкин.
Вся целиком и безоглядно твоя
К.,
нежная и тоскующая,
готовая исполнить любое желание возлюбленного жениха своего.
Январь 1824 года
Одесса
Родной мой Янек!
По совету твоему стала я привечать Мицкевича, и теперь он буквально готов проглотить меня. О, с самыми лучшими намерениями, но мне-то каково!
Смотрит на меня своими громадными печальными жидовскими глазами, навообразил себе Бог знает чего! Как же мне отделаться теперь от него? Просто ума не приложу.
Когда он рядышком, мне как-то невмоготу совсем. Боюсь, как бы не стошнило. Крещёный жид – всё равно ведь жид, и никуда от этого не деться. Но дурачок, как видно, не чует, как тяжело мне с ним, не чует, что одно только выражение его тоскующих глаз вызывает у меня удушливую волну отвращения.
Знаешь, он всё время крутится вокруг меня, глядит на меня с преклонением, и это вселяет в меня самый настоящий ужас, хотя я совсем не робкого десятка. Да и не боюсь я его вовсе – дело же не в этом.
А приставучий он – Бог ты мой! Это тоже, видать, жидовское в нём: они ведь всасываются, как клещи, и кровушку выпивают, и ещё вливают своего яду.
Веришь ли, Мицкевич постоянно уверяет меня в коварстве моём и жестокости, и кричит с остервенением, что ежели я не отдадусь ему, то он непременно ославит меня на весь свет как холодную, безжалостную кокетку.
Я-то ни капельки не боюсь его угроз – да, пусть ославливает, коли хочет. А вот приставучесть его выносить весьма тяжело.
В общем, имеет место случай, без сомнения, не такой кошмарный, как с бешеным Пушкиным, но всё равно достаточно тяжёлый и даже очень тяжёлый, пожалуй.
Милый, приезжай поскорее спасать меня, свою несчастную Лолину!
Жду тебя с немыслимым, непередаваемым нетерпением.
Бесконечно преданная тебе
Март 1825 года
Одесса
Любимый мой!