Забытые пьесы 1920-1930-х годов

ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Знаю я эти сравнения. И какая я тебе старушка? Сам ты старичок. (К Сусанне Борисовне.) Я сейчас, самовар только поставлю.

Выходит с самоваром.

МУЖИЧКОВ (раскладывая папку). Эх, наказанье вы, женщины…

СУСАННА БОРИСОВНА. А я думаю, почему вам нравятся только ноги? Кроме ног, имеется еще и кое-что другое… (Смеется.)

МУЖИЧКОВ. Ну-ну… вы так говорите…

СУСАННА БОРИСОВНА. Вульгарно, да? А вы хотите, чтобы мы, после того как были секретарями в кожаных куртках и сапогах, отдавались за фунт хлеба с отрубями, остались бы еще и нежными?

МУЖИЧКОВ. Вот, вот… ассенизационный обоз… кажется, вот отвратительное дело, а без него не обойдешься. Общественная функция. А, да, виноват, вы насчет любви. Куда уж нам?.. (Вдруг.) Ах ты ж сукина дочь…

СУСАННА БОРИСОВНА поражена.

(Спохватывается.) Ах, виноват, виноват… Это я тут о кобыле. Породистая, понимаете, а скинула жеребенка. Видите, нам даже думать некогда о любви, не то что ею заниматься… Да и вид наш… (Осматривая себя.) Не очень того…

СУСАННА БОРИСОВНА. Ах, это пустяки, вам побриться лишь, постричься да галстук… Но вы и так мужчина…

МУЖИЧКОВ. В самом деле? Это мы знаем, займись только этим и пойдет: чем дальше в лес, тем больше дров. И в конце концов выйдет разложение.

СУСАННА БОРИСОВНА. А вы что же думаете, вечно у вас будет партия и вы не разложитесь? Конечно, должны разложиться.

МУЖИЧКОВ. Что-что?

Даже встал, поверх очков посмотрел на нее сначала с боков, потом сверху вниз и обратно.

СУСАННА БОРИСОВНА. Ваш даже сам председатель… как это?., почти всей России, заявил, что белая кость должна почернеть, а черная — побелеть. А в общем, все должны посереть. Вот и разложение. Или знаете? Когда-то были гунны такие… тоже ворвались они в культурный мир и скоро стали в нем тоже культурными людьми, а как гунны — исчезли. Так и вы. Гуннами ворвались в нашу культуру^{260}. Но теперь вы тоже делаетесь культурными и, как гунны, значит, исчезаете, разлагаетесь…

МУЖИЧКОВ. Ну, это какое же разложение? Это внеклассовое общество. Вы, оказывается, политически — совсем двухлетняя. (Смеется.)

СУСАННА БОРИСОВНА (обрадованно). Тогда я не пони маю, какое может быть разложение от бритья, галстука, шелкового чулка или даже поцелуя? (Смеется.) Смешно…

МУЖИЧКОВ. Вот, вот, поцелуй. А там от поцелуя с одной захочется к другой, третьей. Потом за поцелуи потребуются во всяких видах алименты, начнешь гоняться за рублем и покатишься. Впрочем, все это чепуха. (Хватаясь за бумаги.) Кажется, в тридцать первой бочке клепки попрели.

СУСАННА БОРИСОВНА. Позвольте, как это так — чепуха? А вдруг нашлась бы такая молодая, красивая и так взглянула бы на вас глазами, как маслинами, и поманила бы вас… хохотком так?..

Смеется с хохотком. Друг другу заглядывают в глаза.

МУЖИЧКОВ (вскакивая). Что… что такое? Я ничего не могу вам сделать. Вот, вот… И вообще, что это за устраивания? Есть профсоюз. Какая вы работница? И кто вы, я совсем не знаю.

СУСАННА БОРИСОВНА. Так узнайте, пожалуйста… Как это, чтобы вы узнали?.. Я вся вот, вся, пожалуйста… Ради советской власти я все могу, все. И для партии тоже… Коммунисты мне очень нравятся. Вы, например, такой изумительный… прямой, изумительно честный… А может быть, рекомендации нужны? Или как я живу? Тогда пожалуйста, хоть даже сами ко мне заходите, пожалуйста…

Антракт.

Акт второй

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Скамейка, деревца. МИША и ВАРЬКА.

ВАРЬКА. А что это ты вырядился так? Вроде в матросское, воротник только не морской. А вместо штанов — трусики какие-то до колен, и в чулках…

МИША. Это рационализм, а не так себе. Это большого труда стоит, но все на разумных основаниях и в согласовании с врачом и художником. Я бы и в квартире все согласовал, да живу не один. Здорово, а? (Старается посмотреть на себя сзади, отчего вертится.) Вот так мы и одеваться должны, а не к фракам каким-нибудь идиотским с брюками тянуться. Революция!.. Некоторые идиоты говорят, что революции нет, и скучают, а в быту вот революция не началась еще. Непочатый мир. И я вот первый, понимаешь? Первый революционер! Впереди.

СУСАННА БОРИСОВНА (являясь). А, Мишенька, вы страшно мне нужны, ради бога, на минутку…

Садится на скамейку, прихорашивается.

ВАРЬКА (к Мише). Не ходи.