Забытые пьесы 1920-1930-х годов

КОРНЕЙ. Это чаво? Самовар, что ли? Со всем бы удовольствием, да тальянка… Сами бы вы поставили. (Показывает на правую дверь.) Тут стоит.

АРГУТИНСКИЙ. Я? Ты шутишь? В Пажеском корпусе эту науку не проходили^{52}.

КОРНЕЙ. Недолга наука. Приучитесь.

Вытаскивает вещи в правую дверь.

АРГУТИНСКИЙ. Sapristi, черт знает что… (Раздумывает.) Придется поставить.

Уходит в правую дверь.

Явление пятое

КОРНЕЙ, ДМИТРИЙ, потом АРГУТИНСКИЙ

ДМИТРИЙ (входя). Приехали?

КОРНЕЙ. Приехали.

ДМИТРИЙ. Где?

КОРНЕЙ. Пошли самовар ставить.

ДМИТРИЙ. Ты с ума сошел!

КОРНЕЙ. А ни-ни! Тальянку сами, чай, велели встречать.

ДМИТРИЙ. Да кто ж приехал?

КОРНЕЙ. А вот.

АРГУТИНСКИЙ входит с засученными рукавами и растопыренными грязными руками.

ДМИТРИЙ (с недоумением смотрит на него). Что это?

АРГУТИНСКИЙ(здоровается с ним, сует ему локоть вместо руки). Sapristi, вода течет, дым валом валит.

КОРНЕЙ (указывает на его цилиндр). Чего же, барин, трубу не поставили? Зря на голове болтается.

Уходит.

Явление шестое

АРГУТИНСКИЙ и ДМИТРИЙ, потом КОРНЕЙ

ДМИТРИЙ. Где Елена Константиновна и Коко?

АРГУТИНСКИЙ. Не могла влезть в теплушку, едет следующим поездом. (Садится на диван, показывает свои руки.) Рай, черт их дери. (Пауза.) В слезы ударился от умиления. Понимаете, голубчик вы мой, «дым отечества», липовые аллеи… тройки, бубенчики…

ДМИТРИЙ. Какие бубенчики?

АРГУТИНСКИЙ (взяв тросточку, помахав ею). Voilà![131] Слышите — малиновый звон. Сам купил. Трясусь на телеге, держу тросточку, на каждом ухабе бубенчики звенят… Старина оживает… (Восторженно.) Ах, жизнь… Домаша, цыганка, помните?.. (Опомнившись.) Зятюшка мог бы экипаж выслать, хоть за разводом едем.

ДМИТРИЙ. Видите ли (обводя руками комнату), у Прошки надо разрешение просить даже, чтобы плюнуть.

АРГУТИНСКИЙ. Жизнь, sapristi… (Вдруг кричит.) Не хочу! Не допущу! Мы им покажем. За нас (тише, конфиденциально)… за нас народ.

Входит КОРНЕЙ, вносит скатерть и две чашки, расставляет их.

Еще жива Русь! (Подходит к Корнею, хлопает его по плечу.) Каждый кусточек жалеет. [Дровяной голод, говорит.] Боится, что не хватит, чтобы повесить всю власть и ее сподручных.

КОРНЕЙ. Чаво? Вешать? Зачем? Власть ничего. Для рабочего человека и вовсе хороша.

АРГУТИНСКИЙ (Корнею тихо). Да ты не бойся, он свой.

ДМИТРИЙ подходит к АРГУТИНСКОМУ, дергает его за платье.

КОРНЕЙ. Оно точно, барскому нутру прошкинской власти не переварить.

ДМИТРИЙ (отвел Аргутинского в сторону). Поосторожнее.

КОРНЕЙ. А только нам противу власти идти зачем же?!.. Не резонт и нет расчету. Власть наша. Сами мы и господа. И никому мы ее не отдадим.

Направляется к выходу.

АРГУТИНСКИЙ (Дмитрию). Но он член Союза?

ДМИТРИЙ. Да, профсоюза.

АРГУТИНСКИЙ. Как, sapristi… А я-то ему все выболтал. (Опускается на стул.) Что же теперь? В че-ка, значит?

Входит КОРНЕЙ с подносом из-под самовара, ставит его на стол и выходит на террасу.

О-ох, voilà.

Хитро подмигнув, ищет что-нибудь красное, вдевает в петлицу красный цветок.

ДМИТРИЙ. Вот она, наша умирающая Россия. Пойдите, отдохните.

Уводит его налево, в дверь за ширмой.

КОРНЕЙ спускается в сад.

Явление седьмое

КОРНЕЙ, ЛОЛОТ, КОКО

Через некоторое время из правых дверей из-за ширмы входят ЛОЛОТ и КОКО.

ЛОЛОТ (подбежав к террасе). Ах, как хорошо! Какая ширь — Россия. Плакать хочется. (Оглядывается.) Как в детстве у бабушки… Боже мой, точно солнце в душу забралось. Коко! (Тормошит его.) Как прекрасно. Отсюда уехать не захочется.

КОКО. Надо бы спросить хозяев. Нежданные и непрошеные ведь приехали.

ЛОЛОТ (упавшим голосом). А очень гостеприимный дом. Все двери настежь, чего радушнее.

КОКО (осматривая кресло). Дедовское.