ШАНТЕКЛЕРОВ
ЗАПЕКАНКИН. Отец Никандр обещал вечером принести.
ШАНТЕКЛЕРОВ. Ступай, и чтоб во рту у тебя не было ни капли водки!.. Я сам не пью!
ЗАПЕКАНКИН. Держусь, за дальнейшее не ручаюсь!
Уходит. Слышен голос ЗИНЫ.
ЗИНА. Коля, ты здесь?
ШАНТЕКЛЕРОВ
ЗИНА. Ты действительно счастлив?
ШАНТЕКЛЕРОВ. Я от радости готов кричать на весь мир и повторять только одну фразу: «Ты моя, ты моя!»
ЗИНА
ШАНТЕКЛЕРОВ. Зиночка, зачем ты пригласила студента?
ЗИНА. Я не приглашала. Это сделала Катя.
ШАНТЕКЛЕРОВ. Ах, какая с ним противная личность! Длинные волосы, очки и фамилия Про-ку-ро-ров!
ЗИНА. Я их сегодня не видела.
ШАНТЕКЛЕРОВ. Сидят в буфете… Им бы на даровщинку водки напиться.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА, одетая в голубое платье, с обнаженными руками, полуоткрытой грудью и с пунцовым бантом на груди.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Дети мои, я плачу! Я плачу от счастья! Господь бог услышал мои молитвы. Наконец я буду комиссаршей!
ЗИНА. Мамочка, ты наливку пила?
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Пила, Зиночка, от радости пила. Ведь мечта моей жизни исполнилась! Ты только подумай: Москва, автомобиль, театры, а почет, почет! Кто поехал? Это комиссарша, мать жены Шантеклерова. Со всех сторон любопытные глаза и шепот, шепот… Я рыдаю. О, владычица!..
ШАНТЕКЛЕРОВ. Я очень рад, маман, что мог вам доставить такое удовольствие.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. У меня сердце слабое, боюсь умереть. Дети, я пришла за вами. Гости желают вас видеть… Слышите, кричат «урра!» — это в честь молодых!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, идите, мы сейчас!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Без вас ни за что! А вот и они…
В гостиную врываются с бокалами в руках ПРИГЛАШЕННЫЕ.
ФЕНАЦЕТИНОВ. Как микробы, прячутся они в клетках жизни, но не скрыться вам от микроскопа любопытства.
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Господа… товарищи… подымите выше ваши бокалы и закричите так «ура!», чтобы капитал умер от неожиданности! Урра!
Гости кричат «ура», чокаются друг с другом.
ОТЕЦ ГАВРИИЛ. Братие, внимание!
Гости поют «Многие лета», качают Шантеклерова, кричат «ура!».
ОТЕЦ ГАВРИИЛ. Осиротело стадо без тебя, вождь земли и неба… и мечется без пастыря, как в гибель Содома и Гоморры!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Благодарю, благодарю… Я… я… волнуюсь… Я тронут до глубины моей пролетарской… моей души… мне хотелось бы, чтобы никто из вас не обращал на меня с Зиночкой никакого внимания и чтобы все вы проводили в жизни принципы коммунизма…
1-я ПОДРУГА. Очаровательно!
2-я ПОДРУГА. Я в розовом восторге!
ГРОБОЖИЛОВ. Э!.. Э!.. Как это можно? Что вы говорите? У нас в полку еще в старое доброе время был командиром некий такой генерал, фамилия его была Гнилокишкин…
3-я ПОДРУГА. Гнилокишкин! Прелестно!
ГРОБОЖИЛОВ. …так вот, у этого Гнилокишкина были две дочери, тоже Гнилокишкины, так вот эти Гнилокишкины…
ФЕНАЦЕТИНОВ
ШАНТЕКЛЕРОВ. Напротив, я слушаю… это же очень интересно, не правда ли? Продолжайте, товарищ Гроб… Гроб…
ГРОБОЖИЛОВ. Гробожилов! Фамилия сия тянется с того времени, когда всемилостивейшая императрица, ее императорское высочество, матушка Екатерина Вторая, в путешествии своем по Запорожью…
ФЕНАЦЕТИНОВ. Товарищи, я настаиваю на своем… Нужно сделать поворот на ножку, как говорят акушеры, и просто в буфет…
ГРОБОЖИЛОВ
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Да вы, Карпий Силистрович, когда пьяны, способны говорить всю ночь, а время сейчас — деньги. Вы вот двадцать лет в городе не бывали, а там теперь везде и всюду написано: «Не расхищайте народного достояния!» Время-то — народное достояние! Я как прочитал сие, еще в двадцатом году, боюсь и в город теперь ездить — долго ли до тюрьмы?
ГРОБОЖИЛОВ. Эмпидокл Казимирович, что вы хотели сказать этими словами?
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Сами понимаете.
ГРОБОЖИЛОВ. Вы хотите сказать, что я вор?
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Я же не называю вас вором!