Забытые по воскресеньям

Ближе ко второй половине дня Люсьен забирал Розу из школы, и они шли в бистро, взявшись за руки. Здесь Элен кормила девочку полдником. Позже, вечером, Люсьен проверял домашние задания дочери. Элен чувствовала себя ужасно несчастной из-за того, что не могла участвовать в ритуале. Люсьен это понимал, но притворялся несведущим, чтобы не ранить ее чувства еще сильнее.

Ужинали они втроем. Роза рассказывала о школе, Элен – о том, что сшила. А Люсьен – о клиентах. Иногда их истории сходились и смешивались.

* * *

Элен начала с общих мест. Так читают газетную колонку человеку, который не может сделать этого сам. Он «узнал» о слепом отце, покинувшей семью матери, Брайле, Бахе, свадьбах, папаше Луи, аресте, Симоне, крещении, о том, как тянули жребий, жителях деревни, послевоенном времени, монументе павшим, шитье, Волчице, праздниках, ожидании, малыше Клоде, летней террасе, изменившейся моде, Руалье, Бухенвальде, шахтах «Дора», Восточном вокзале, письме, портрете и визите Эдны в кафе.

Люсьен верил ей на слово, но ничего не помнил. Он слушал повесть о собственной жизни, наслаждался тембром ее голоса, взглядом, манерой все время вытирать руки о платье, хотя они были совершенно сухими. Он видел красоту Элен, но больше ее не чувствовал и не понимал, как заново обрести ее. Иногда ему хотелось коснуться волос и лица Элен, но он не осмеливался, хотя больше всего на свете хотел заново узнать женщину, которой писал на брайле, на клочках газет, когда сидел в Бухенвальде.

Былые умения вернулись к Люсьену за стойкой, и случилось это само собой, без его помощи.

Былая близость ушла безвозвратно.

Он лишился радости жизни, но у него в душе поселился глубокий покой, и он вдруг понял, что совсем не скучает по Эдне. Более того – чувствует облегчение, потому что за ним никто не наблюдает. Его перестал преследовать вопрошающий взгляд Эдны, которая неустанно выискивала следы былой жизни, усугубляя его страхи. Жизнь в кафе папаши Луи освободила Люсьена.

Элен никогда его не подстерегала, не пряталась за дверями, не рылась в вещах, не искала в каждом жесте деталь, способную выдать его.

Со временем Люсьен понял, насколько несчастна была Эдна, как ее ужасало, что живущего с ней мужчину зовут не Симон, а Люсьен. Она страдала так сильно, что рассталась со своим ребенком.

* * *

Соединявшая их нить не порвалась, но Элен не знала, как ее укрепить, и в конце концов заговорила об их близости, которую они вместе сотворили в своей комнате перед смертью Симона.

Она описала встречу в церкви, примерку костюма из синей фланели, чайку и свадьбу.

Однажды вечером она не пожелала Люсьену доброй ночи. Выпила полный стакан «Сюза» и привела в зал закрывшегося кафе. Там она первым делом сказала, что в его отсутствие спала с другими мужчинами – цыганами, ярмарочными торговцами, коммивояжерами – и выбирала каждого по одной-единственной причине: он не мог оставить следа в ее жизни. Эти слова не были признанием, она не испытывала ни стыда, ни сожаления и не ждала от него прощения.

Элен зажгла свечу и поставила ее на стойку.

Люсьена не обуяла ни ревность, ни ненависть, его самолюбие не было затронуто. Он подумал, что стал одним из коммивояжеров. Одним из… Незнакомцем, вернувшимся в свой дом.

Элен распустила волосы и разделась догола. Огонек свечи освещал ее грудь и живот с нежным пушком. Широкие бедра и мускулистые ляжки. Молочно-белая кожа покрылась пупырышками от холода, и Люсьен ясно видел голубые вены.

Он не был «одним из многих». Он был ее мужчиной. Первым.

Его дыхание стало тяжелым и заглушило шум электрогенератора.

Люсьен протянул руку, чтобы дотронуться до Элен, но она жестом остановила его, и тогда он продолжил смотреть и смотрел очень долго.

Как будто снова заучивал ее наизусть.

Люсьен возбудился. Ему хотелось вылизать все ее тело, чтобы изгнать следы других мужчин, прошлого, молчания, отсутствия, заброшенности и забвения.

Восхищение ее красотой росло, и глаза Элен сверкали все ярче.

Она медленно кружилась вокруг себя, он видел затылок, спину, ягодицы, и в душе возрождалась надежда. Впервые со дня ареста.

Элен видела, как в глаза Люсьена возвращается небесная синь, пока она рассказывает, как именно он ее ласкал, обнимал, чего любил касаться сильнее всего, а она выгибалась и кричала от наслаждения, как он читал ей и занимался с ней любовью. Летом 1936-го.

Потом Элен оделась и сказала:

– Встретимся завтра вечером. В то же время.

В комнату входит сиделка, и я закрываю синюю тетрадь. Она здоровается, проверяет давление и температуру Элен, вешает новый пакет с лекарством на штатив капельницы и улыбается.

Мне хочется расспросить ее о Я-уж-и-не-помню-как… но не знаю, как подступиться.

Женщина напоминает мне, что сегодня сочельник. 24 декабря.

Дедуля!

Я целую Элен в щеку с мыслью: «Пусть этот раз не станет последним!» Люсьен может еще немножко подождать.

В этот момент появляется Роман. Один. Он великолепен. Печаль его не уродует.

– Я пришел почитать ей, – объясняет он, бросая пальто на спинку стула.

– Спасибо.

Других слов я не нахожу. Спасибо. В руках у меня синяя тетрадь, я поспешно ее захлопываю.